В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту

Дана быстренько отвезла меня домой – я жила всего в двух кварталах. Когда мы зашли, я обратила внимание на пачку соды на кухонном столе. Она напомнила мне, как меня утром изводила изжога и я выпила холодного молока с содой, чтобы попытаться ее утихомирить естественным способом. Я старалась избегать любых лекарств, которые могли навредить ребенку, даже если речь шла о совсем безобидных антацидах. Я тут же подумала, не стала ли боль следствием того, что кислота разъела мне желудок и попала в кровеносные сосуды брюшной полости.

Все врачи склонны пытаться самостоятельно поставить себе диагноз, хотя результат редко бывает обнадеживающим.

Осознание того, что перфоративная язва могла бы теоретически объяснить ужасную боль, на деле никак не помогало, так как я могла запросто назвать еще как минимум пятнадцать потенциальных причин, расположив их в порядке убывания степени тяжести. Выбрать подходящую в тот момент возможным не представлялось.

Мы зашли в гостиную, где Рэнди и застал меня десять минут спустя. Я стояла на коленях на полу, прижав к животу подушку – к этому моменту я перепробовала уже все возможные акробатические этюды, чтобы смягчить боль. В конечном счете оказалось, что если лечь горизонтально на правый бок поперек подлокотника кожаного дивана, положив правую руку на пол, то боль слегка затихает. Мне тогда было невдомек, что, сдавливая печень подлокотником дивана, тем самым я замедляла поток хлещущей из печени крови и что у меня оставалось меньше двух часов, прежде чем в моих артериях, венах и сердце не останется и капли крови. Я решила – соображала я явно плохо, – что раз боль удается утихомирить в такой позе, то можно и не торопиться ехать в больницу.

«Когда я ложусь вот так, все не так уж и плохо», – объявила я, гордясь тем, что, наконец, нашла подходящую позу.

Совершенно не впечатленные моим достижением, они лишь покачали головой и продолжили спорить, отвезти ли меня в больницу или вызвать «Скорую». «Скорая» казалась самым надежным решением, однако исключала возможность выбора больницы, в которую меня отвезут. Мне же очень хотелось поехать в свое родное учреждение. Не то чтобы я думала, что раз я там работаю, то обо мне лучше позаботятся. У нас был просто огромный штат и столько разных врачей, что вообще мало кто друг друга знал. Вместе с тем, работая последние три года там в отделении интенсивной терапии, я своими глазами видела, насколько качественный и квалифицированный медицинский уход любой сложности мы могли предоставить. Я знала, что мы способны на то, что больше нигде никому не под силу. Я нам доверяла.

Мысль оказаться в роли пациента в неизвестной мне больнице показалась слишком радикальным решением. Мне хотелось думать, что я по-прежнему хоть как-то контролирую ситуацию, хотя в душе я понимала, что все уже давно вышло из-под контроля. Просто мне казалось, что если я это признаю, то это тут же станет неопровержимым фактом… Я буду просто лежать в этой позе на диване в нашей гостиной, пока боль не пройдет.

Еще долгие годы потом я не перестану бесконечно и совершенно необоснованно проклинать тот диван. Буду говорить, что мне не по душе оранжевый оттенок его коричневой кожи, его громоздкость. Рэнди же будет всячески его защищать – он влетел ему в копеечку, да и к тому же муж специально заказал для него кожу, полагая, что она непременно должна быть именно этого оттенка коричневого. Он воспринимал мою неприязнь к дивану как обвинения в его прежней холостяцкой жизни, символом которой было обилие обитой коричневой кожей мебели. Я поняла, насколько глупо без конца выражать свою неприязнь к дивану, не объясняя, почему именно он меня так задевает, какие воспоминания он воскрешает в моей памяти. Вместо этого стала через силу пытаться смириться с ним, пока не поняла, что больше попросту не вынесу. Лишь в этом году, внезапно решив заняться перестановкой мебели, я оттащила тяжелый диван в гараж, заявив, что больше не хочу видеть его у нас дома, так как вместе с ним меня преследовали ужасные воспоминания о той ночи. Обнаружив его в гараже, Рэнди покачал головой и сказал: «Надеюсь, ты не притащила его сюда сама. – После чего добавил: – Почему ты не говорила мне, насколько сильно ты его ненавидишь?»

«Я говорила, – напомнила я ему. – Я его всегда ненавидела», – хотя это и не совсем правда. В ту самую ночь, когда я была страшно измучена болью, он принес мне столь необходимое облегчение.