В Швеции

Нежели чем ехать прямою дорогой в город, приятнее подняться по склону и идти вдоль реки; тропа между лугом и лиственными деревьями приводит к пасторовой усадьбе. Там я и провел вечер, в приветливой семье пастора; хозяин дома недавно умер, все ходили в трауре. В молоденькой дочери было нечто, я и сам не знаю, в чем это выражалось, но мне невольно подумалось о нежном цветке льна, который слишком нежен для северного короткого лета. Они говорили о завтрашнем Ивановом дне и о зимней поре в этих краях, когда на реке держатся лебеди, числом нередко более тридцати, они испускают странные, печальные звуки; всегда прилетают парами, по двое, и так же точно улетают; если один умирает, другой остается, даже после того, как все остальные давно уже снялись с места, и ждет, и сетует, и улетает в конце концов один-одинехонек.

Когда я в тот вечер покинул пасторову усадьбу, загорелся молодой месяц, был водружен майский шест. По озеру Сильян в реку приплыл маленький пароходик «Принц Август» с лодками на буксире; на берег сошел музыкант, он задудел, сзывая на танец под высоким, украшенном венками майским шестом, и вокруг него закружился резвый хоровод, да так весело, словно вся жизнь и есть чудесная летняя ночь.

Наутро насту пил Иванов день, это было воскресенье, 24 июня, чудесный, солнечный день. Самое живописное зрелище на этом празднике — люди из разных приходов, что приплывают по озеру Сильян в больших лодках и гурьбами высаживаются на берег.

Мы отправились к причалу Баркедален и, еще не выехав из города, повстречали целые толпы народу, которые шли оттуда, а также спускались с гор. Под самим Лександом по обеим сторонам дороги тянутся в ряд низкие деревянные лавки, куда свет проникает лишь через дверь, они образуют целую улицу и служат стойлами для лошадей, а еще, как, например, в это утро, для того, чтобы сюда можно было зайти оправить наряд. Чуть ли не все лавки были заняты деревенскими бабами, которые распускали и затягивали свои одеяния, дабы они ложились надлежащими складками, при этом они то и дело высовывались из низенькой двери, желая посмотреть на идущих мимо. Богомольцы все прибывали: мужчины, женщины и дети, стар и млад, даже грудные младенцы, ибо на Иванов день никто не остается дома за ними присматривать, и потому их берут с собой; всем положено идти в церковь.

Что за режущее глаз великолепие красок! Навстречу нам полыхают алые, как огонь, и зеленые, как трава, передники. Женский наряд, помимо этого, составляют черная юбка, красный лиф и белые рукава. В руках у всех — книга псалмов, завернутая в сложенный шелковый носовой платок, маленькие девочки — целиком в желтом и в красных передниках, а самые крохотные — с ног до головы в одежде имбирно-желтого цвета. На мужчинах было черное платье, вроде нашего пальто, вышитое красной шерстью; с большой черной шляпы свешивалась красная тесьма с кисточкой; темные штаны и синие чулки с красными кожаными подвязками; короче говоря, то было богатство кричащих красок, и притом ясным утром на лесной дороге! А дорога круто спускалась к озеру, что синело и блестело на солнце. Двенадцать не то четырнадцать длинных лодок, по форме напоминавших гондолы, были уже вытащены на плоский берег, который усеян здесь большими камнями; камни эти служили сходнями; лодки причаливали к ним, и люди пособляли друг дружке вылезти и перебраться на берег. Там уже стояло под тысячу человек, а вдали виднелось еще десять-двенадцать плывущих по озеру лодок, гребли и мужчины и женщины, в шестнадцать весел, в двадцать, даже в двадцать четыре, и каждая лодка была украшена зелеными ветками. Зелень и пестрые одеяния придавали всему нечто столь праздничное, столь феерическое, трудно было поверить, что мы на севере. Лодки приближались, все они были битком набиты; однако же люди тихо, без шума и разговоров, высаживались и взбирались по лесистому склону вверх; лодки вытаскивались на песок; все это так и просилось на картину, особенно дорога в гору, по которой между деревьями и кустами двигалась вся толпа; самыми примечательными тут были двое оборванных ребятишек, с ног до головы одетых в огненно-желтое, у каждого за плечами кожаный узелок; они были из беднейшего прихода в Далекарлии; шел там и хромой мужчина со своею слепой женою, мне припомнился из детства стишок в букваре:

Зорок хромой, ходок слепой,
Вместе они доберутся домой.