В сибирь за мамонтом. Очерки из путешествия в Северо-Восточную Сибирь

Уже в окрестностях Якутска нас начали беспокоить комары. Теперь же, в болотистых лесах, они причиняли нам настоящее страдание. И всадники, и лошади были окутаны целыми стаями комаров. Пришлось покрыть головы густою вуалью. Измученную свою лошадь я обмахивал длинным конским хвостом, прикрепленным к деревянной рукоятке. Но „крылатая таежная кавалерия” все-таки ухитрялась находить незащищенные места, и скоро наши лица и руки покрылись жгучими волдырями. Даже привычные к этим местам ямщики надели покрывала и кожаные перчатки.

От времени до времени я очищал свою белую лошадь от наших мучителей. Но уже через минут десять она снова становилась серой. Не прошло и двух часов с той минуты, как мы двинулись в путь, как лошадь стала совершенно розовой.

Ее окрасила как кровь убитых на ней комаров, так и кровь, выступившая от их укусов.

Часов в двенадцать ночи мы, наконец, сделали привал у лесного ручья. В эту пору года здесь, собственно говоря, ночи не бывает. Солнце ушло лишь два часа тому назад. Стояли светлые сумерки.

Из ущелий подымались белые массы тумана и медленно ползли к вершинам хребта. На востоке за снежными гребнями горной цепи уже алел день.

Быстро разбили мы на сравнительно сухой площадке палатку. В этот день мы прошли первые тридцать пять километров пути.

Скоро, однако, пришлось оставить всякую надежду на сон. Несмотря на то, что вблизи палатки был разведен дымный костер, меня сплошь покрывали бесчисленные маленькие мучители.

Бросив борьбу с ними, я вышел из палатки и уселся у огня вместе со своими товарищами. Все они сидели у большого лагерного костра, вокруг которого было разведено еще множество маленьких. Благодаря гнилому дереву, мху и траве эти небольшие костры давали сильный, едкий дым. Он, правда, заставлял слезиться глаза, но все же был много легче комариных укусов.

Растительность вокруг нас уже щеголяла весенним нарядом. Ярко-зеленые березы и лиственницы четко выделялись на фоне темных сосен. На росистом лугу цвели уже пушица (Eriophorum vaginatum), первоцвет и другие вестники весны. Ивы у ручья надели свои серебристые листочки. На смородине, которая растет на севере повсюду вплоть до границы лесов, кроме молоденьких листочков, виднелись цветочные бутоны.

Где-то вблизи, в гуще кустарников, распевал свои песни сибирский соловей, и кукушка неумолчно бросала свой одинокий призыв.

Солнце поднялось уже довольно высоко, и вокруг нашего лагеря становилось все оживленнее. Одна за другой запевали птицы.

Мы напились чаю и поели ржаных сухарей. Повар, он же переводчик, изжарил на вертеле кусок оленьего мяса. Горе было только в том, что при каждом куске приходилось приподнимать сетку, и комары тотчас же облепляли наши шеи, подбородки и щеки. Я скоро научился от ямщиков курить и даже пить чай, не снимая с головы сетки.

Ямщики находились на собственном иждивении и питались соленой рыбой и чаем. Они очищали от чешуи явно недосоленную рыбу, а затем разрезали ее в продольном направлении на две половинки. В рот закладывался и захватывался зубами один конец такой половинки, другой же ее конец якут крепко придерживал левой рукой. Ножом он отрезал себе соответственной величины куски, причем проделывал это в направлении снизу вверх, едва не касаясь острием губ и кончика носа.

Лошади наши также сгруппировались у костра. Хорошо зная защитные свойства едкого дыма, они расположились с подветренной стороны костра.

Мы двинулись дальше по ущельям, по густому лесу и болотам. Почва была сильно размыта непрерывными дождями, и лошади местами увязали по брюхо. В таких случаях нам приходилось соскакивать с седел и вести их в поводу. В продолжение двух следующих дней мы проезжали всего лишь по тридцать — тридцать пять километров, и это несмотря на то, что находились в седлах по восемнадцати часов в сутки!

Двадцать четвертого июня мы достигли бурного Тукулана. Старший из проводников-якутов перевел нас вброд через этот ревущий горный поток.

Мы перебрались на противоположный берег выше того места, где произошло недавнее несчастие. Мокрые, но невредимые продолжали мы свой путь по круто подымающейся в гору долине Тукулана. Роскошная трава местами доходила до брюха лошадей и то-и-дело соблазняла их своей свежестью и сочностью.

Вокруг, в защищенной от ветров горной долине красовались разнообразные цветы. Мы нашли здесь два вида лилий с белыми и ярко-красными цветами, горечавки, ирисы, один вид башмачка (орхидея) с великолепными лиловыми цветами и еще много других роскошно цветущих растений.

На горных склонах высились могучие лиственницы, кедры и отдельные сосны. Чем мы выше подымались в горы, тем реже становился лес и низкорослее деревья. Лиственница едва лишь достигала человеческого роста, а уродливые березки были совсем карликами. Те и другие прятались в защищенных местах, в ущельях и между скалами.