В синих квадратах моря

…Лодка, словно огромная хищная акула, пробиралась глубинами. На подходе к фиорду акустик засек шумы кораблей противника. Было пасмурно, над морем висели грязные тучи. Подвсплыли. Капитан-лейтенант Грачев прильнул к перископу. На фоне посветлевшего горизонта отчетливо были видны транспорты. Один из них, самый большой, дымил двумя трубами. «С него и начнем», — решил командир.

Торпеда угодила в корму транспорта. Глухой взрыв донесся в отсеки. Но вторая торпеда почему-то застряла в аппарате. Она находилась в боевом положении, стоило ударнику коснуться чего-либо твердого — и взрыв. Не успел командир что-либо предпринять, как коротким пистолетным выстрелом прозвучал над ухом голос акустика: «Корабли охранения! Идут прямо на лодку».

— Боцман, ныряй на сто метров! Штурман, право руля!..

Вокруг лодки рвались глубинные бомбы, ее бросало на бок, и Грачев с затаенным дыханием ждал, что вот-вот взорвется в аппарате собственная торпеда. А фашистские катера шли по пятам. Все ближе и ближе. Пришлось изменить курс. Пока форсировали опасный район, казалось, в лодке никто не дышал. Отчетливо прослушивался в отсеках глухой скрежет борта лодки о гранитную скалу. Корабли охранения остались где-то позади, они и не подозревали, что советская лодка пойдет между подводными скалами. А когда забрезжил рассвет, всплыли. Надо избавиться от опасности. Командир предупредил Савчука: если появится враг — лодка уйдет на глубину без него.

Головка торпеды угрожающе выглядывала из аппарата. Савчук осторожно опустился в ледяную воду по пояс. Ветер нагонял волны, они накрывали все лицо, минер отфыркивался и снова брался за ударник. Так продолжалось долго. Савчук озяб, пальцы стали словно деревянными. Только приложит к ударнику ключ, а тут снова волна, и торпеда ускользала из рук. И вдруг раздался гул самолета. Пулеметная очередь хлестнула по воде совсем рядом. Лодка стала погружаться. И в эту последнюю секунду Савчуку удалось вынуть ударник, но сам он остался на воде. Весь остыл от холода и очнулся только на палубе советского торпедного катера. «Вот бес живучий, — кричал боцман. — Пусть подводники выкуп за тебя дают — жареного поросенка!»

Трое суток Савчук пролежал в лазарете…

Резкий гудок буксира, что стоял у причала, нарушил его воспоминания. Заложив руки за спину, Савчук угрюмо смотрел на узкое горло бухты. Сюда входила подводная лодка. Моряки с бросательными концами на ее палубе с берега казались черными столбиками. «Не вечный огонь, а так себе — лучинка», — пришли ему на память слова Голубева. В честь героев этот огонь. В память о них, погибших в боях. А что ты, Голубев, сделал в жизни? «Впрочем, чего я набросился на Голубева? — рассуждал Савчук. — Может, без злого умысла он, так — оговорился…»

Солнце уже садилось. Рыжее и тощее, каким и положено ему быть в Заполярье, оно тускло отражалось на стальных телах кораблей.

«Зайду к Юле», — решил Савчук.

Она встретила его доброй улыбкой, помогла снять пальто.

— Присаживайся, морской скиталец.

— Сколько мы с тобой не виделись? — Улыбнулся Савчук. — Семнадцать? Ты совсем не изменилась, а вот я постарел. Седины, а?

Она засмеялась:

— Женя, ты шутишь! Это на твоих висках осела морская соль! Ну, садись на диван. Куда ходил, докладывай!

— Море глядел, — грустно сказал Савчук. — Да, война…

— У тебя так и нет детей? — спросила она.

— Нет. Сына мне хотелось… — Он сжал губы.

— Я все знаю, Женя…

— Ладно, не надо об этом, — Савчук хрустнул суставами пальцев.

Наступила неловкая пауза. Юля отошла к окну и молча смотрела на залив. Он тоже молчал, устремив свой взгляд на стену, где висела большая фотография девушки. Савчук хорошо знал ее — это старшая дочь Юли. Она улыбнулась ему, точно спрашивала: «Ну чего грустишь, старче?» Прошлым летом заезжала к Савчукам в гости. В тот вечер он только вернулся со своей подмосковной дачи, привез букет незабудок. Жена готовила на стол. Раздался стук. Савчук открыл дверь и растерялся:

— Катя?

— Я самая, — улыбнулась девушка.

— С отцом приехала?

— Сама. Теперь я уже студентка. Геолог!

Она долго сидела у них. Уходя, обещала почаще заходить. Но так больше и не пришла. Где она сейчас? Наверное, там, в Москве. «Нет, у студентов сейчас каникулы», — подумал Савчук. Ему казалось, что она чем-то похожа на него. Глазами. Большие, ясные. Савчук сел на свое место и, глядя на хозяйку, сказал:

— Завидую тебе, Юля! Красавица у тебя дочь. Скоро институт окончит, и тогда подай ей жениха.

— Нет дома Катеньки, — глухо сказала Юля, прижав к глазам платок.

Савчук встал, подошел к ней:

— Что ты говоришь?

Юля повернулась к нему. На лице крупные, с горошину, слезы, а в глазах столько печали, что Савчук невольно потупил взгляд.

— Уехала на практику в Саяны и… сорвалась с обрыва. Лежит в гипсе…

Савчук чувствовал себя неловко, ему хотелось как-то утешить женщину. Он нежно взял ее за руку. Она утерла слезы и через силу улыбнулась:

— Извини, я так… А Маша приедет? Вот хорошо. Способная художница…