Между тем к лобастой няньке подоспела на помощь вторая. Тучная, старая, с нелепыми гроздьями суден в руках.
— А дочка-то где? — спросила старая у матери карапуза. — Присмотрела бы хоть за ним пока, — кивнула она на малыша.
— Так к тетке я ее давеча отвезла, — не переставая собирать алюминиевую посуду, объяснила лобастая. — В деревню. Чего делать-то? Первый раз, когда наших эвакуировали, проворонила я. Все думала — пронесет. Да Васек болел. А теперь куда деваться?.. Раз по одному тольки ребятенку брать разрешили… А тетке тоже, считай, шестьдесят четыре стукнуло.
— Господи! Чего ж рассудила так бестолково? — стала сокрушаться старуха. — Ну из наших бы кому приписала девку. Хоть мне. Я ж одинокая. Имею право. А то ведь…
— Ну а коль всплыл бы обман?
— Да будет уж! — замахала руками старая.
— А то?.. Вон Борис Борисович какой добрый завсегда был… А ноне, глянь, как лютует.
— Матерь божья, пресвятая богородица! — наскоро закрестилась старшая. — И за что на нас наказанье такое окаянное ниспослано?! Держи узел-то, не кособочь!
Причитание нянек нежданно перекрыл голос Маши.
Вовка вскинул голову, увидел Машу, пробивавшуюся к Борису Борисовичу, совсем близко от его решетки. Главврач бегал между двумя грузовиками с рентгеновской аппаратурой, грозил кому-то кулаками, выплевывал неразборчивые угрозы…
Маша протиснулась сквозь толчею, схватила главврача за руку, закричала, указывая на платформу:
— Там! Какой-то дурак запретил сажать в поезд детей наших сотрудников!
— Этот дурак — я! Я же предупреждал, что разрешу брать с собой только по одному ребенку! И то, в крайних случаях… Да откройте вы борт сначала!! Идиоты!!!
— А если их двое? Или трое?! — Маша снова вцепилась, повисла на плече у Бориса Борисовича. — Их что же, придушить?!
— Мне надо больных детей спасать! Ясно?! Отпустите руку!
— У вас свои дети есть?! — не сдавалась Маша.
— Убит он! — побелев, пресек ее Борис Борисович.
— А живые жить должны!
— Вы!.. Вы понимаете?.. За кем станут ухаживать няньки и сестры, если мы возьмем в эвакуацию всех их здоровых детей?! Понимаете?!! — неистовствовал Борис Борисович.
— А вы понимаете?… Что вы наделали?! — рассвирепела в ответ Маша.
— Я сказал, что больше одного сажать не дам! И убирайтесь к черту!
— Тогда никто из нас не поедет! — Маша отступила на несколько шагов.
— Что?!! Саботаж?.. Да я… Я вас немедленно расстрелять велю!!
— Пожалуйста, — неожиданно просветлев, нежно улыбнулась Маша. — Меня расстреливайте, а детей разрешите, пожалуйста, посадить в эшелон. Мы всех разместим. Головой ручаюсь.
— Сажайте… Но если случится что… Я вас сам к стенке поставлю!
— Согласна! — закивала Маша. — Только ничего плохого не случится!.. Спасибо!
Она звонко поцеловала Бориса Борисовича в щеку, кинулась было обратно…
— Стойте! — завопил главврач. — Передайте Евгении Николаевне, что, если я не успею, она за главную в эшелоне остается! Я сейчас за второй партией поеду… Их ночью отправлять грозятся… А вы поторопитесь! И брезента, брезента на открытые по возможности побольше натаскайте! И все, чем укрыть можно!
— Ясно! Все сделаем! Не волнуйтесь! Еще раз спасибо!
— Ладно-ладно! — отмахнулся Борис Борисович.
Маша улыбнулась ему в затылок, повернулась, бросилась вверх по ступенькам, на платформу. И тогда Вовка изо всей мочи заорал:
— Маша!! Ма-ааа-шааа!! Возьми меня с собой!!!
Маша резко повернулась. Увидела Вовку. В два прыжка оказалась рядом.
— Ты почему здесь?! Это еще что такое?! Не смей реветь! Здоровенный парень!! Как не стыдно?! Ну-ка сморкайся! Сморкайся! Вот и ладно!.. А то, подумаешь, обидели… красну-девицу…
Первым на платформу, где разместили ребят из тридцать второй, взобрался мальчишка в обезьяньей шапке. Юркнув настороженными глазами по лицам тех, кто лежал на носилках, он присел, стал застегивать замок своего фибрового чемодана.
Вслед за мальчишкой в обезьяньей шапке Татьяна Юрьевна подсадила на платформу замотанного в шерстяные платки мрачного увальня лет четырех.
Увалень хмуро пофырчал носом, покосился на Катьку, надувавшую пакет из газеты, угрожающе изрек:
— Мне здесь не нравится.
Татьяна Юрьевна даже не взглянула на увальня, помогая въедливой девчонке в соломенном капоре и ее соседке с громадным пустым аквариумом.
Распахивая чемоданы и узлы вновь прибывших, Татьяна натужно улыбалась, представляя «своих» детей.
— Это — Павлик, — кивнула она на увальня. — Ее зовут Лора, — Татьяна втащила за локти затурканную девчонку с вырванным клоком вместо средней пуговицы на пальто. — Его?..
— Глеб, — подсказав, облизнул сухие губы мальчишка в обезьяньей шапке…
— Эту девочку — Надей, — еще быстрее заговорила грозная сестра, подталкивая перед собой по проходу, между носилками девчонку в соломенном капоре. — Ее — Любой, — обернулась Татьяна к обладательнице аквариума.
Чернявый, порывистый мальчишка, легко перекинув проворное тело через борт платформы, тряхнул пышной челкой, закрывающей глаза, спросил сквозь зубы Татьяну, щеголяя фамильярной скороговоркой:
— Ма, а есть-то дадут что-нибудь?