Читаем В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков полностью

В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков

Столько лесов вырвано с корнемспиленосрубленоуничтоженостолько лесов приносится в жертву сырью для бумагимиллиардам газет призывающих читателей обратитьсамое пристальное внимание на опасность уничтожениялесных массивов.

Перевод Н. Стрижевской

Для Превера не указ всякие там хозяева, начальники, богатеи, краснобайствующие ханжи, запутавшиеся в разглагольствованиях умники, зарвавшиеся полководцы и прочие власти предержащие – он их с насмешливой издевкой выводит на чистую воду. Потеха бывает у Превера беспечным зубоскальством от доброго настроения, чаще она – хлест кое развенчание, меткое и беспощадное; может рассыпаться блестками лихих острот, а может стать и обнажением страшноватой изнанки:

Мать вышиваетСын на войну уходитМать естественным это находитА как считает отец?А отец – делецЖена вышиваетОн деньги считаетА сын стреляетОтец естественным это считаетА что об этом думает сын?А ничегоНе думает сынМать вышивает отец считает а он стреляетКогда он войну доведет до концаОн станет дельцом не хуже отцаИдет война вышивает женаОтлично идут у мужа делаСын не стреляет сына убилиМать и отец стоят на могилеОни естественным это считаютЖизнь продолжается вышивают деньги считаютстреляют считаютЖизнь идет со своими делами вышиваньем войнойсчетамиСчетами счетами счетами счетамиИ кладбищенскими крестами

«Семейное». Перевод Н. Стрижевской

Излюбленные преверовские перечни подробностей, словно бы невзначай попавших в поле зрения и вдруг очутившихся рядом, – отправной прием письма и в последовавших за «Словами» книгах: «Истории» (1946), «Зрелище» (1951), «Дождь и вёдро» (1955), «Ворох» (1966), «Вещи и прочее» (1972), «Деревья» (1976), «Ночное солнце» (посм. 1980)[90] – щедро пересыпаны каламбурами, ловкими неологизмами, звукоперекличкой, забавными прибаутками. Шутя-играя срываются здесь покровы непогрешимости с чванливой показухи, елейной корысти, важничающей глупости, благонамеренной лжи. Уже одним этим провозглашает Превер правду простых и древних, но ничуть не обветшавших нравственных ценностей: доброты, дружбы с природой, братства, нежности. В особом же почете у него – все то, что Рембо когда-то именовал «вольной волей».

Птица, ей так свободно летится,птица, живая и рыжая птица,птица хитрая, птица счастливая,птица смешливая и пугливая,птица мечется, бьет крылом,птица стонет, бьется о сеть,птица полетит напролом,птица хотела жить,птица хотела петь,птица хотела кричать.Птица, живая и рыжая птица,Птица, ей так свободно летится.Это не птица летит напролом –Это сердце твое стучится,Грустное сердце машет крылом.

«Песня птицелова»

[91]

О дорогих его сердцу вещах, о заветном и подчас трогательном, Превер упоминает всегда скупо, неброско, без лобового нажима. И, чтобы к задушевности не примешалось сюсюканье, добавляет в исповедь толику светлой грусти или милой улыбки, а то и вовсе, ценя вескую недомолвку, со стыдливой сдержанностью обрывает разговор на полу слове:

Три спички вспыхивают в ночи одна за другойПервая чтобы на миг увидеть твое лицоВторая чтобы увидеть твои глазаТретья чтобы увидеть твои губыИ вся темнота ночнаяЧтоб помнить об этом тебя обнимая.

«Париж at night». Перевод Н. Стрижевской