В сладостном уединении

— Он не похож на медведя? — со смехом спросила Моника.

— Немного грубоват, — согласилась Пруденс, — но ведет себя вполне приветливо.

— Учти, ему слова поперек не скажи, — драматично предупредила Моника. — Впрочем, как и его сыну. Иногда они оба…

Она искала подходящее слово. И Пруденс, думая о своем, подсказала:

— Невозможны.

Моника коварно кивнула:

— Точно.

— Ты думаешь, что Хейли вскоре откажется от своего заточения? — поинтересовалась Пруденс и подумала, что ее вопрос прозвучал, как у репортера, ведущего новости.

Моника передернула плечами, и на них упал локон ее густых темных волос. Появился Генри с бокалом вина, тоже устроился на ковре. Видимо, они чувствовали себя вполне комфортно, а у Пруденс ныли колени. "Танцоры, — подумала она, — заставили „меня вспомнить, что я теряю форму. В Нью-Йорке три раза в неделю по утрам играла в теннис. А здесь для упражнений придется взбираться на Бен-Кинлин". При воспоминании о поцелуях Колина на вершине горы она начала опять краснеть и, чтобы скрыть смущение, быстро поднялась. Отойдя в сторону, постаралась внушить себе, что Колин Монтгомери — сын лауреата Пулитцеровской премии, владелец замка и квартиры в шикарном районе Эдинбурга. Он красив и знается с такими женщинами, как Моника Дежардин. Это так. И все-таки, почему же он поцеловал ее, секретаршу из Коннектикута? Впрочем, это можно просто объяснить — пользовался своим положением…

Она взяла бокал вина и крекер с паштетом. Обернувшись, едва не столкнулась со стройным мужчиной, с немыслимо светлыми волосами и живыми зелеными глазами. Он улыбнулся ей, при этом на его щеках образовались две симпатичные ямочки. Пруденс улыбнулась в ответ.

— Привет! — сказал он. Ростом мужчина был лишь немногим выше ее, но за счет стройности казался выше. Говорил на чистом лондонском диалекте. — Я — Чарльз Мартинс.

— Пруденс Эдвардс.

— Не припоминаю, чтобы я встречал вас здесь раньше, — проговорил он, поднимая бокал вина.

— Это потому, что раньше меня здесь не было, — весело ответила Пруденс.

— А, так вы из новеньких! Такие замечательные встречи происходят у нас каждый год перед открытием фестиваля в Эдинбурге. Но пожалуй, впервые за десять лет нет тумана. А откуда вы, Пруденс Эдвардс? Мне слышится американский акцент.

Она кивнула:

— Из Нью-Йорка.

— А что вы будете делать на фестивале?

— Посещать его, если повезет.

— Так, значит, вы не танцовщица, не музыкант, не актриса и не продюсер! Боже, вы начинаете нравиться мне больше и больше! — Он отпил вина и жестом пригласил Пруденс следовать за ним. — Так кто же вы?

Они отошли к книжным полкам. Прежде чем ответить, Пруденс съела крекер с паштетом.

— Что, если я скажу вам, будто я фанатичная домохозяйка?

— Я и не представлял, что такие еще существуют.

— Как ни странно, — произнесла она, легко улыбаясь. — Моя мама, например.

Чарльз Мартинс расхохотался:

— Вы гордитесь ею?

— Горжусь, — ответила Пруденс, ничуть не покривив душой.

— И вы тоже фанатичная домохозяйка?

— Нет.

— Не пошли по стопам мамы?

— Каждый делает свой выбор, — высказала Пруденс то, что и думала на самом деле. — Я новая секретарша Хейли Монтгомери. — После честных признаний ложь, кажется, прилипла к зубам.

Чарльз сел в одно из кресел, а она, отодвинув стул, устроилась напротив.

— Бедняжка, — состроил он физиономию. Пруденс засмеялась:

— Мне все так говорят! Я начинаю только с понедельника, но он уже выказал мне свое расположение.

— Имейте в виду, я сказал «бедняжка» не потому, что хотел вас обидеть. Просто мне думается, что работать с человеком, который десять лет продержал себя взаперти в замке, не очень-то веселенькое занятие.

— Значит, вы знали, где он скрывается? — спросила Пруденс из простого профессионального интереса.

Чарльз махнул рукой.

— Девять лет догадывался и один год знал. Мог бы продать эту информацию тысяче журналистов, но не посмел подложить свинью Колину и его отцу тоже. Человек имеет право на уединение, вы не думаете?

— Конечно. — Пруденс отпила вина, распрямилась и кашлянула. — А вы чем занимаетесь, мистер Мартинс?

— Просто Чарльз. Даже мои музыканты не позволяют себе называть меня мистером Мартинсом. Теперь — дирижер. Начинал пианистом. Руковожу камерным оркестром, специализирующимся на музыке Возрождения.

Пруденс с интересом улыбнулась.

— В духе трубадуров и менестрелей?

— Вы явно не типичный секретарь! — откликнулся очарованный Чарльз.

— Лучше бы кто-нибудь сказал мне обратное, — раздосадованно заметила она.

Чарльз уже открыл рот, чтобы ответить, но тут к ним подошли Колин и молодая женщина с коротко подстриженными темными волосами, красивой фигурой и такими же пепельно-серыми, как у него, глазами. Она была в строгом вечернем шелковом платье, модных туфлях и почти без косметики.

— Рада видеть вас, Чарльз, — протянула руку женщина дирижеру.

Он улыбнулся, на щеках опять появились ямочки.

— Джульета, ты прелесть!

— Джульета, — произнес Колин, дотрагиваясь до плеча сестры, — познакомься с новой секретаршей отца Пруденс Эдвардс. Пруденс, это моя сестра Джульета Монтгомери.