В следующее новолуние

Какая-то повозка заслонила его. А когда она проехала, его уже не было видно.

У нее стиснуло горло. Она вдруг поняла, что стоит и шепчет чье-то имя.

— Киве, — шептала она. — Киве.

ПИСЬМЕНА НА СТЕНЕ

Мать рассеянно перебирала пальцами белый шелк.

— Если б я только знала, кому отдать это сшить!

— Может, фрёкен Дидриксен?

— Нет!

— Почему?

— Она стала слишком дорогая. Теперь она берет двадцать пять крон за платье.

Какая наглость! Хердис вздрогнула, может, чуть-чуть преувеличенно. Интересно, а сколько берет фру Тведте? Но произнести это имя вслух она не осмелилась.

— Все равно кому-то мы должны его отдать, — сказала она и услышала, что от бешеных ударов сердца с ее голосом что-то случилось. — Кому-то, кому нужны деньги…

Мать обернулась к ней, Хердис наклонилась и стала торопливо зашнуровывать ботинки. Мать сказала:

— Деньги нужны всем. Ты… Ты еще ничего не понимаешь в жизни, Хердис. Не возьмется ли Валборг Тведте…

Чтобы зашнуровать ботинки, потребовалось много времени. Когда Хердис выпрямилась, ее румянец объяснялся вполне естественной причиной.

— Но ведь она шьет для театра. — Хердис надеялась, что это прозвучало достаточно равнодушно.

— Да нет же. Ей пришлось оттуда уйти. Там в мастерской был такой сквозняк…

Мать замолчала и стала ходить по комнате, переплетя пальцы. Хердис вдруг подумала, что у матери все подруги юности так или иначе связаны с театром: суфлерша, гардеробщица, бывшая статистка, танцовщица, певица. И даже фру Тведте.

— Просто не знаю, что делать, — проговорила мать. — А она очень хорошо шьет… Давай сейчас сходим к ней.

Но это не совпадало с планами Хердис. Без матери. И не сегодня.

— Не-ет… Смотри, какой дождь.

— Можно взять автомобиль… А вообще-то и прогуляться под дождем не вредно…

Но Хердис вспомнила, что ей надо выучить правила по немецкой грамматике, это так трудно, как раз завтра у них…

Хотя прокатиться она была бы непрочь.

Благодаря всяким уловкам она добилась того, что сама зайдет к фру Тведте завтра после школы.

Хердис украдкой распустила зеленое мыло и в глубочайшей тайне вымыла волосы. С волосами, закрученными на папильотки, она сидела в ванне и изо всех сил мылилась мылом Oatine, после которого, если верить рекламе, она должна стать ослепительно прекрасной. Вода в ванне остыла задолго до того, как Хердис сделалась ослепительно прекрасной.

Потом Хердис долго шепотом беседовала со своим отражением в зеркале, втирая в брови и ресницы американское масло, от которого они должны были потемнеть.

— Это нужно было делать каждый вечер, — сказала она с упреком своему отражению. — Почему ты бросила это, ведь ты уже четыре года назад знала, что это необходимо?

Но тогда она была глупой одиннадцатилетней девчонкой и не понимала, какое значение имеют подобные вещи. Теперь она обращалась с американским маслом так же привычно, как с зубной щеткой.

Воспоминание о немецкой грамматике на мгновение неприятно кольнуло ее. Но это было невозможно. Она и подумать не могла ни о какой грамматике, ей нужно было пораньше лечь, чтобы как следует выспаться.

Однако мечты и видения бушевали в ней так неистово, что ей пришлось написать несколько слов в свой дневник, чтобы обрести покой. Она осторожно отодвинула от стены умывальник и отколола кнопки, которыми были прикреплены отставшие обои, все это она проделала привычно и бесшумно. Дневник был у нее в руках.

…Сейчас ночь. Тихо так, что гудку маневренного паровоза, который далеко на станции передвигает товарные вагоны, откликается эхо. Ужасно странно, но мне кажется, будто с этими вагонами связано мое счастье. А в другие ночи, наоборот, мне казалось, что ко мне приближается какая-то опасность, и я не могла уснуть и все сидела и дрожала от холода. Хотя я знала, что это только товарные вагоны, из которых составляют поезд. Видно, что-то было во мне самой. Когда мне страшно, это всегда так.

А когда я счастлива…

Счастлива! Какое слово! Я почти боюсь его!

Но ведь я так счастлива! Вся голова у меня в папильотках, и они колются. И я так долго чистила зубы, что у меня из десен пошла кровь. Но мне весело от уколов папильоток и приятен вкус крови. И сама я такая милая! Так бывает только когда человек счастлив.

Завтра я увижу его. Я хочу увидеть его завтра.