В следующее новолуние

— Прекрасно! Великолепно! Разумеется, мы друзья. Товарищи, черт побери! Этого еще не хватало. Но… Слушай внимательно: на мне лежит ответственность! Слышишь, ответственность! За ребенка. За дочь Циски.

— Потому что на мне лежит ответственность и за Циску.

— Хердис. Девочку зовут Хердис…

Хердис больше не слушала. Она лежала, свернувшись калачиком, и чувствовала себя не так уж плохо. Никто не бранил ее за то, что она не все доела.

Дядя Элиас на цыпочках подошел к ней, он хитро улыбался, это была приятная улыбка.

— Ты слышала, что я им сказал? Ни за что, сказал я. Они опять лезут ко мне со своим чертовым проектом. Поставь свое имя на бумаге и ни с того ни с сего заработай чертову уйму денег. Или потеряй все. Один за всех, все за одного. Нет, благодарю вас, уважаемые господа! Элиас Рашлев обыкновенный торговец, и отец его был торговцем, мы порядочные люди. Мы живем не тем, что ставим свое имя на лотерейных билетах. Слышишь, что я говорю? Лотерейный билет! Мы не бросаем на ветер то, что наши отцы добыли потом и кровью.

Неожиданно появилась мать, налетев, как свежий ветер. Она пришла с улицы, и от нее пахло дождем.

— Какой здесь спертый воздух! Элиас! Ты еще не обедал?

— Я разговаривал по телефону. Те-те-те! Только не открывай окно!

— Но ведь здесь задохнуться можно!

— Хердис простудится.

— Ох! А обед? Тебе надо поесть, Элиас.

Лицо дяди Элиаса приняло выражение, которое означало глубочайшее раздумье.

— Поесть…

Он печально кивнул:

— Конечно, мы могли бы есть со спокойной совестью, но ведь так много людей завидуют нашей пище.

— О, господи… Элиас!

— Они готовы отнять у нас последнюю корку хлеба. И это не только большевики. Нет. Франциска! Не только большевики! Но и американцы. Ты читала газеты? Жалкие выскочки! Они диктуют нам условия, на которых согласны поставлять нам товары. Сами утопают в богатстве, но делиться с другими не желают.

— Боже мой, Элиас, милый! Да не огорчайся ты из-за этого. Поди сюда, сядь…

— Ни за что! Я не сяду, Франциска! Я буду стоять с поднятой головой. Мы никогда не склонимся перед американскими условиями. Знаешь, чего требует от нас это дерьмо?..

— Этого я не знаю. Но я знаю, что тебе необходимо немного поесть!

— Знаешь, чего они требуют за то, что будут снабжать нас рисом, жирами, мукой и нефтью, а также станками и деталями к ним? Знаешь, чего они потребовали от нас? Они потребовали, чтобы мы отказались от своей самостоятельной нейтральной политики. Потребовали, чтобы мы расторгли свои торговые договоры… нарушили свои обещания! Но мужчина — это мужчина, и слово — это слово. Франциска, я клянусь тебе…

— Элиас, милый, я вижу, что ты очень устал и хочешь есть. Я возьму твой обед и подогрею его…

— Не прикасайся к моему обеду! Я и Хердис… Хердис и я… Мы прекрасно можем есть и холодный обед. Я Рашлев, и я воспитан неприхотливым.

Мать осторожно подвела его к столу.

— В таком случае покажи-ка мне, как ты будешь есть холодную рыбную запеканку.

Дядя Элиас послушно сел и послушно взял в руки нож и вилку. Подцепил кусочек застывшего масла.

Мать уже была возле Хердис, она поправила подушку и потрогала ее лоб доброй прохладной рукой. Потом рука скользнула по щеке и шее Хердис. Мать оживленно болтала и радовалась, что Хердис немного поела.

— Ты скоро поправишься, я это чувствую!

— Отойди от ребенка! — закричал дядя Элиас. — Я не хочу, чтобы ты тоже заболела!

— М-мм… а кто тебе звонил? — нежно, как цветок, прошелестела мать с таким выражением лица, будто мысли ее заняты совершенно другим.

— Э-э-э… Его милость ротмистр… помещик фон Эллерхюс. Они в городе, весь корпус лучников, и собираются показывать фокусы с колодой карт. Тиле говорит…

— Ведь ты обещал…

— За мое слово можешь поручиться головой. Не волнуйся, дорогая Циска. Им никогда не втянуть меня в это дело. Я сказал, что у нас весь дом в испанке и что я ужасно заразный.

— А они долго пробудут в городе?

— Думаю, что через несколько дней их на носилках перетащат на борт парохода, — тихонько засмеялся дядя Элиас.

— Ну, хорошо, а теперь поешь. Твой обед уже совершенно остыл.

— Им не перехитрить Элиаса Рашлева. Не пройдет! Я дал тебе слово, Франциска! А слово — это человек, и человек — это слово… Ик!.. Прошу прощения. А куда ты подевала мой стакан?

— Вот он, дружочек.

Мать протянула дяде Элиасу стакан с водой. Он принял его с отсутствующим выражением лица. Потом он стал подозрительно разглядывать стакан, как будто вода могла оказаться отравленной.

— Посмотрим, — сказал он печально, — посмотрим, что ты соблаговолила мне дать. А помнишь, как говорили старые мудрые викинги? Пей воду родниковую, пей воду ледниковую, пей все, что пьется и горячит голову! Вот как поступали настоящие норвежцы! Слышишь, Франциска? Пей все, что горячит голову. Найди мой стакан…

— Мне кажется, что голова у тебя уже достаточно разгорячилась, — засмеялась мать, пряча стакан подальше за графин. Стакан с виски.

Должно быть, Хердис заснула. Она проснулась от страшного грохота.

В комнате было совершенно темно.