В следующей жизни

Боже! Мы ведь даже не договорились о следующей встрече! Почему все так глупо! Почему он меня даже не поцеловал? Я ему не нужна! Почему он мне нужен, а я ему нет?

Захожу в лифт. И вдруг чудо! Он врывается в лифт, целует меня. У него шершавые обветренные губы. Мои такие же. Его губы царапают мои губы. Мои губы царапают его губы. Как я об этом мечтала!

Он отрывается от меня.

– Вот, теперь пока! До завтра! – говорит он, выходит из лифта и двери за ним закрываются.

До завтра! До завтра! До завтра!

Царствие небесное. Сектор досудебного ожидания.

Волны хороши. Пенные потоки почти докатываются до дома. Борис сидит на террасе и смотрит на море. Тоска. Вот они волны, рукой подать, но не достать. Нельзя. За что ему эта пытка? Каждый день приходить в этот дом? Каждый день подвергаться искушению? А может быть, позволить себе быть смелым и решительным? Быть таким, какой он был в земной жизни. Наплевать на все запреты, встать на доску и будь что будет! Стоят ли несколько мгновений наслаждения вечности в секторе искупления? Умереть еще раз не страшно за эти несколько мгновений полета. Но вот вечность неизвестности – это сильный аргумент. Поэтому Борис сидит смирно на террасе и с тоской смотрит на море. А тут еще Алеша со своими вопросами.

– Борис, а как там все будет? На суде?

– Вы будете без наручников, – усмехается Борис, – потому что сбежать у вас все равно не получится.

– Вы можете хоть иногда обходиться без сарказма? – в голосе Алеши злоба с оттенком паники.

– Могу, но не хочу, – отвечает Борис. Он сам не понимает, что это на него нашло. Подобного рода поведение противоречит служебным инструкциям. Он должен отвечать на вопросы своих подопечных с максимальной объективностью и корректностью.

– А если я кому-нибудь на вас пожалуюсь?

– Попробуйте. Вы знаете, как и кому? Ах, да! У вас же есть адвокаты и бабушка! – Борис снова усмехнулся. – Жалуйтесь! Жалуйтесь на здоровье! Впрочем, в этом нет необходимости. Все мои действия и так контролируются. И, поверьте мне, начальство не погладит меня по головке за мой сарказм. А вы еще и ябедник? – Борис внимательно посмотрел на собеседника. – Ваш судья не очень-то жалует эту черту характера в людях. Это не очень благородно с его точки зрения. Он, видите ли, погиб из-за доноса. Был расстрелян. Так что вы поаккуратнее с этим делом. – Борис вдруг смягчился. И что это он, в самом деле, нападает на растерянного и испуганного мальчишку? – Что говорят адвокаты? – в голосе его зазвучала забота. – Каковы ваши перспективы?

Алеша обреченно махнул рукой.

– Я им не нравлюсь, так же, как и вам. Для них какой-то маньяк-убийца лучше, чем я.

– Это еще почему? – удивился Борис.

– Потому что защищать маньяка им интересно, а я слишком обыкновенный. Не злодей, не праведник. Так, ни рыба, ни мясо. Скучно им со мной. Не интересно. И что мне делать?

– Ждать, – отозвался Борис.

– А чего ждать-то? – взвыл Алеша. – Чего ждать? Сидеть, сложа руки, и ждать пока кто-то решит мою участь? От меня что, вообще ничего не зависит?

– Все от вас зависящее, вы совершили при жизни. И теперь воздастся вам по делам вашим.

– Умеете вы поддержать человека в беде, – проворчал Алеша. – Как-то сразу спокойно стало на душе после ваших слов, хоть вешайся.

– Пробовали некоторые, – Борис рассмеялся, – не получается. Вроде и петля на шее затянулась, и лицо синее, и язык вывалился, а через минуту раз, и человек снова целехонький. Жив, здоров. А еще через две минуты к тебе являются сотрудники Департамента контроля и судья, он тут же выносит тебе новый приговор, более жесткий, разумеется. Из смерти есть только один выход – снова в жизнь, но его нужно заслужить. – Борис вздохнул. Ему до этого еще очень далеко.