В следующей жизни

И она сняла ботинки и пошевелила пальцами ног. И в этот самый миг ее пронзило ощущение счастья. Оказывается, не так уж много нужно для счастья. Иногда, просто освободить от обуви усталые ноги. И мир вокруг вдруг начал меняться. Рыба отчего-то перестала пахнуть и зажглась серебряным светом. Рыночный шум вдруг зазвучал оркестром, исполняющим гимн бытию. А пятна на скатерти сложились в абстрактное полотно, написанное неизвестным посетителем ресторана. И она попросила печального официанта принести ей пива и жареную рыбу. И пока ждала она свое пиво и свою рыбу, ей вдруг захотелось запечатлеть этот миг. Он ведь не повторится никогда. Никогда. Никогда. Никогда. И она нашарила в своем рюкзаке ручку и не нашла в нем блокнота. И схватила салфетку и написала на ней…

Так чудесно умирать от любви в Стамбуле. Гораздо приятнее, чем в городе, где нет архитектуры и небо расчерчено воронами и нагими ветвями берез…

И дальше она написала про цвет, запах и звуки базара. И про то, что она влюблена. И влюбленность эта взаимная. И про то, что она скучает по своему возлюбленному, который сейчас так далеко от нее. И про то, что расставания даны нам для того, чтобы научиться радоваться встречам. Тогда, посреди шумного базара в грязноватом ресторане Алина поняла, что она писатель. А сейчас она вдруг поняла, что о взаимной влюбленности писать решительно нечего. Кроме того, что она взаимная. И рассказывать можно лишь о том, что было до того, как стало понятно, что любовь взаимная и о том, что бывает после того, как любовь перестает быть взаимной.

Она до сих пор помнит тот день. Это было 15 марта. Дату она, конечно, не запомнила бы, если бы, не записала тогда в блокноте: «15 марта. Первый поцелуй». Сколько первых поцелуев она не помнит. Сколько первых поцелуев оказались последними. Да, вот так, первыми и последними. Цена им – копейка. Тьфу на них – и помнить не стоит. А тот первый поцелуй с Алешей настоящее сокровище. Хранится он в хрустальной шкатулке памяти Алины, как самая большая драгоценность. Реликвия. Дорогое украшение ее одинокой жизни. Может быть, пора достать его из шкатулки и показать людям?

И вот съедена пицца, и пиво выпито. И вот мы идем по улице. И ветер снова играет с моей юбкой. И мне холодно. Как хорошо, что холодно! Это такой прекрасный повод для объятий. Он обнимает меня. И мне хочется, чтобы это длилось вечно. Но вечно это длиться не может – на нас неотвратимо надвигается дом, в котором я живу. Конец пути.

– Пришли, – шепчет он и убирает руку с моей талии.

– Пришли, – отзываюсь я.

– Спасибо за вечер.

– Тебе спасибо.

Смотрю в его детские глаза. Читаю в них ожидание. Я же не могу сама. Как он этого не понимает? Неужели он так и не решится? Неужели я сейчас просто развернусь и уйду. Чего ты ждешь, малыш? Ну, же!

– Холодно, – говорю и ежусь. – Ну, я пойду?

– Холодно. Да, иди.

Снова смотрю в его глаза. Мне чудится в его глазах нежность. Наверное, я ошибаюсь. В них лишь безразличие. Почему так легко первой поцеловать мужчину, к которому испытываешь лишь мимолетное желание? Почему так сложно сделать первый шаг, если ты влюблена? Последствия. Все дело в них. А что он обо мне подумает? А вдруг он испугается? А вдруг я покажусь ему слишком доступной? А вдруг все закончится, так и не успев начаться? А мне хочется, чтобы началось. Такими могут быть последствия.

– Ну, пока! – говорю я бодро, разворачиваюсь, взбегаю по ступеням крыльца, открываю дверь и скрываюсь в подъезде.