— Да ешь ты, ешь! Не жди нас… Поправляйся! Мы ведь хорошо живем супротив людей-то. Вот только нынче картошка подвела. Плохая родилась. И то не беспокойся — проживем! Скоро корова отелится.
Мать внимательно вглядывалась в сына. И он это был и не он… К родным и милым чертам, которые она всегда помнила и которые видела сейчас, прибавились новые, какие-то чужие, делавшие его строже, грубее, старше.
От носа ко рту спустились две резкие, глубокие складки. Посреди лба, деля его пополам, протянулась длинная продольная борозда. Худая, свободно болтавшаяся в вороте гимнастерки мальчишечья шея, вызывая жалость, щемяще саднила сердце. И волосы, густые русые волосы, вроде бы были совсем не такими, как прежде. Или это ей показалось при неверном и неровном свете керосинки. А какими-то очень уж светло-блестящими…
— Наклони-ко голову-то, Володя…
Тревога мелькнула в глазах Владимира.
— Да зачем тебе? — вставая, отвечал он. — Голова как голова. Видишь, целая и на плечах! А это сейчас главное!..
Он сходил за рюкзаком и, усевшись на место, принялся его развязывать.
— Вот лучше поглядите, что я привез… Нарочно не показывал — хотел узнать, что едите.
— Да, Володюшка! — выкриком вдруг перебила его мать. — Зубы-то не заговаривай! Ты ведь совсем седехонек стал?
Она, уронив голову на стол, зарыдала. К ней, успокаивая, склонилась Валя.
— Ну, мама? Так нечестно! Надо радоваться, что сын приехал! Домой! В отпуск! Живой! Здоровый!.. А ты плачешь?..
— Да какой же ты здоровой? — подняв голову, сквозь слезы проговорила мать. — Одна кожа, да кости!.. Шея вон, как нога в широкушшом валенке болтатся?!.
Так, мама, война-то никого не красит! — возразил Владимир. — Ты вон сама-то седая!.. А мы там не в пешки играем, а воюем не на жизнь, а на смерть!..
Ленька, с засунутой в рот ложкой, испуганно глядел на брата.
— Все, Володя! Больше не буду реветь! — вытирая слезы, заверила она. — Ты только не волнуйся! Будь проклят этот Гитлер!.. И что ему от нас надо стало?.. Нарушил всю жизнь!.. Да чтоб он сдох быстрей!..
— Ну, показывай, что ты там привез? — не выдержав, шепотом спросил Ленька.
— Глядите! — заулыбался Владимир и, вытащив из мешка огромную банку свиной тушенки, поставил на стол.
— О-о! — начал было Ленька.
— Глядите! — и вслед за первой вытащил еще несколько банок.
— А-а!..
Потом достал увесистые пачки пшенного и горохового концентрата, несколько булок серого и белого хлеба, фляжку спирта и, наконец, плитки шоколада.
Ленька буквально ревел от восторга, меняя о-о! на а-а! и наоборот. Смеялась радостно Валя, улыбалась довольно мать, качая головой.
— Володя? Где ты все это достал? — удивленно-испуганно спросила она.
— Паек за отпуск выдали, да ребята надавали. Знаешь, какие у нас мировецкие ребята в полку?.. Если бы все привезти, что они натащили, то десять мешков бы потребовалось!.. А командиры какие?!. Останин! Вадов! Панкратов!.. Выпьем по рюмочке в честь моего приезда? — открывая фляжку, предложил он.
— Выпьем! — живо откликнулся Ленька — Сейчас достану рюмки.
— Стоит ли, Володя? Мы ведь отвыкли… С 41-го не пили…
— Ну по одной? За наше здоровье, за нашу победу!..
— Ну уж токо по одной. А остальной спирт отдал бы мне, сынок? Я бы на него воз сена корове достала… На зиму бы хватило…
— Бери, конечно. Знал бы, так больше привез…
— И на том спасибо! Сейчас за спирт что угодно достать можно. Пробивней денег!..
Владимир, мать и Валя выпили. Ленька, наблюдая за ними, от души хохотал. Его уж очень развеселил вид матери и сестры, когда они, глотнув обжигающей жидкости, замерли с открытыми ртами и выпученными, застекленелыми глазами. А потом, не произнеся ни слова, судорожно глотали воздух, словно рыбы, выброшенные на берег.
— Ой! Ей! Ей! Сколь он зол?! — махала руками мать и вытерла тылом ладони выступившие слезы. — Так и палит, так и жгет проклятый, будто горящую головешку проглотила…
Насилу закусив и кое-как придя в себя, она умоляюще говорила:
— Володя, ты уж ради бога не пей там. А то, не приведи господи, научишься, привыкнешь, алкоголиком станешь…
— Что ты? Что ты, мама? Нам после боевых вылетов положено по 100 граммов, так я всегда отдаю свою норму ребятам. Они смеются надо мной за это. Маменькиным сынком называют…
— Ну и пусть! А ты не пей!..
— Володя, а ты летал к партизанам? — спросила сестра.
— Летал…
— Про папку там не спрашивал? Не искал?..
— Конечно, спрашивал, но разве найдешь?.. Там народу тоже много. Да и во всех отрядах надо побывать, а это невозможно…
Молчали. Только Леня продолжал стучать ложкой, уплетая тушенку.
— Вот бы приехал он сейчас, заходит домой, а вся семья в сборе. Вот было бы радости! — вытирая слезы, говорила мать.
— Да-а, пропал наш папка, — вздыхала Валя, горестно покачивая головой.
— Да хватит вам реветь! Вернется он! Я знаю! Вот увидите! — возмущался Ленька, оглядывая родных. — Ешьте лучше мясо! А то все съем!.. Просто не верится, что такую вкуснятину до войны ели каждый день!.. Ох и жили же тогда?! А казалось, плохо?!.
…Легли спать далеко за полночь.
Под самое утро сквозь сон Владимир услышал, как мать наказывала семье: