В случае счастья

Выйдя на улицу, Ибан дал волю бешенству. Он немедленно позвонил Дуброву и потребовал созвать совещание в верхах, прояснить эту несуразицу. Ему было очень плохо; не потому, что он потратил кучу сил на расследование, которое могло занять пару минут (если бы Дубров ему сказал, что Игорь знаком с дамой на фотографии), но потому, что не до конца понимал ситуацию. Что она делает с его кузеном? Кто над ним так надсмеялся? По ходу расследования в его голове происходило что-то странное. Никогда прежде его не посещало подобное чувство. А теперь все насмарку, один сплошной маскарад. Блуждая по Парижу, он съездил и в Руасси, поговорил с коллегами Клер. Как и положено сыщику, проник в жизнь этой незнакомки. В этом заключалась и прелесть, и гибельность его ремесла. Сначала он решил было, что его к ней тянет. Но потом влечение сменилось беспокойством. Он знал, что она звонила дочери, но уйти из дома – очень жесткий шаг. Наверно, он сочувствовал женщине, переживавшей черную полосу в жизни. Скорее всего, его грубость при встрече объяснялась еще и этим. Несовпадением образа, который он себе рисовал, с представшей ему цветущей красавицей.

Игорю пришлось извиниться перед Клер. Дубров прислал ему срочное сообщение: его вызывают на совещание, немедленно. Он поцеловал ее в лоб и нежно, словно волосы их будущих детей, погладил в кармане билеты на самолет. Жизнь прекрасна. Мало того что он любит самую красивую женщину на свете и они скоро полетят в Берлин, так еще и неотложные дела на работе. Триптих жизни, о которой можно только мечтать. В такси, по дороге в агентство, его распирало от гордости за этот отрезок своего бренного бытия. Ему хотелось болтать с шофером, шутить, быть остроумным, как почти никогда. Шофер злился, крыл на все корки других водителей и жизнь вообще. Забавный получился дуэт в машине: два полюса человеческого настроения. Шофер отпустил несколько расистских фраз. В другое время Игорь бы вспылил, а теперь только улыбнулся. Все стекало с него как с гуся вода; Клер превратила его жизнь в гладкую поверхность, и любые шершавые глупости соскальзывали с нее, не оставляя царапин. Счастье делает нас толерантными; вернее, нечувствительными к нетолерантности других.

Клер была очень счастлива; идея съездить в Берлин привела ее в восторг; пусть даже собственное счастье немного пугало; пусть даже эта поездка означала слишком многое – означала, что она на пороге новой жизни; означала, что ее стойкость на исходе и она уже почти готова не возвращаться назад.

Войдя в кабинет Дуброва, Игорь, к своему удивлению, снова увидел кузена. И к еще большему своему удивлению, узнал, что совещаться они будут втроем. То была их Ялта. Ибан метался по комнате, как лев по клетке, и кричал:

– Это что за хрень? Я землю рою, пытаюсь найти женщину. С ног сбился, все улицы исходил, всех спрашивал, ничего понять не мог… Два дня тружусь как лошадь, а тут здрасьте – вот она, преспокойно воркует с моим кузеном! Нет, ну вот скажите, что это за хрень?

– Что? – вступил Игорь. – Ты ищешь Клер? Что за хрень?

Две хрени нашли друг друга, и все внимание переключилось на Дуброва. На лбу у него взбухла диадема из крупных капель пота, готовых в любую секунду растечься по складкам лица. Он утирался и объяснялся. Игорь узнал, что Жан-Жак разыскивает жену. А Ибан узнал, что женщина сначала была клиенткой, а уже потом превратилась в фото. Наконец, Игорь признался, что состоит в любовной связи с этой женщиной, которая стала для него чем-то гораздо большим, чем клиентка, и гораздо большим, чем фото.

Ибан налетел на Дуброва:

– Я одного не понимаю, ты почему ничего мне не сказал? Я бы сразу все выяснил, пошел бы к Игорю и спросил, что ему известно об этой женщине!

И тут Дубров выдал фразу, в которой показал себя целиком, без остатка. Фразу, в которой неизвестно, чего больше – кристальной глупости или похвальнейшей взыскательности:

– Служебная тайна. Я не хотел разглашать служебную тайну.

Племянники оторопело уставились на него; Ибана, казалось, сейчас хватит удар.

– Ты что хочешь сказать? Что ты сам себе устроил служебную тайну? Сам себя утаил и засекретил?

– …

– Ты хочешь сказать, что поручил мне расследование и не сказал, что тебе известно, из соображений служебной тайны… И мы еще о компетентности говорим?

– …

– Нет, я в себя прийти не могу… В жизни ничего подобного не видел…

Ибан рухнул на диван. Он редко когда так выкладывался в деле[9]. Он объяснил дядюшке, что стыдно так поступать с клиентом, что никто не вправе играть чувствами убитого горем мужа, от которого ушла жена. Дубров пытался что-то промямлить. Пока его родня рыскала по городу, он целыми днями сидел и курил сигары в надежде, что в кабинет войдет красивая женщина, и теперь, да, ему было стыдно.

– Прости. Но что мне оставалось? Какая-то идиотская ситуация. Мне казалось, что мы не вправе использовать то, что нам про нее известно. Прости, Ибан. Даю тебе отпуск! Да, возьми отпуск… А про Игоря я, честное слово, не знал!