В смертельном круге

Я сумел схватиться за стропила. Сделав глубокий вдох, согнул ноги в коленях и подтянулся. Левой рукой я схватился за обрешетку, на которой лежала черепица. Потом дотянулся до нее и правой. Бак грохнулся на пол с таким звуком, будто произошла автокатастрофа. Правую руку я сумел засунуть в зазор между обрешеткой и черепицей, толкнувшись от стены и найдя опору для левой ноги, я восстановил дыхание и правой рукой ударил по черепице.

Она немного подалась, а потом снова села на место.

Я ударил еще раз. И снова черепица, немного поднявшись, возвратилась на прежнее место. Но на этот раз с каким-то другим звуком.

Руки устали, и на лбу выступила испарина. Я попытался еще раз. Раздался скрип, а потом грохот. Ночной воздух ворвался в отверстие, образовавшееся на месте трех выбитых черепиц. Я раздвинул рейки обрешетки, просунул ногу и подтянул тело на крышу. Меня со всех сторон охватил чудный воздух ночи.

— Сейчас достану лестницу, — сообщил я вниз в черную дыру.

Генри зашелся в тяжелом надсадном кашле.

Я прошел по крыше и взял лестницу. Пара черепиц сорвалась вниз и ударилась о землю оливковой рощи со звуком разорвавшихся бомб. Собаки зло рычали на газоне. Я просунул лестницу в дыру на крыше и спустился по ней.

Генри все еще сидел на полу. Я позвал:

— Идемте!

Он посмотрел на меня.

— Сердце... не могу.

— Сможете, еще как сможете! — подбодрил я его.

Меня разрывала злость, злость на Деке и его подручных, которые заперли старика в этой вонючей грязной дыре.

— Вставайте!

Я схватил его за запястья и потянул. Кожа Генри стала дряблой, как у инвалида.

— Идите к лестнице, — сказал я.

Он почти упал на нее. Я поддержал. Фонарь опрокинулся на пол и погас. Я не стал его поднимать.

— Лезьте!

Последовало молчание.

— Я не могу, — виновато сказал он.

Тогда я нагнулся, просунул голову между его ног, будто поднимал ребенка.

— Подтянитесь на руках, сколько сможете, — попросил я.

Потом взвалил его на себя и начал подниматься.

Он был на удивление легким. Когда он показался над крышей, я почувствовал, что он кренится на бок. Его ноги освободили мою шею. Я вылез наверх в серый полусвет занимавшейся зари. Звук его дыхания почти заглушал вой собак.

Что-то желтое блеснуло в зелени деревьев. Это включили в доме свет.

Я сказал:

— Извините, так надо...

Продолжая держаться за рейки обрешетки, я схватил его за руку и начал выталкивать за стену. Когда весь его вес пришелся на одну руку, он застонал. Я отпустил его, а потом прыгнул за ним следом.

Он не двигался, хотя я слышал его дыхание. Я затащил его в машину на место пассажира. Кто-то уже кричал по ту сторону стенки. Я слышал, как там запустили мотор, и тоже повернул ключ зажигания. Мой мотор завелся первым. Задние колеса подняли облако пыли. Мы направились вдоль стены к воротам.

Тут же навстречу нам вылетел автомобиль. «Мерседес». Я до отказа нажал педаль газа, стремясь первым выскочить на главную дорогу. Мы столкнулись со страшным металлическим грохотом. «Мерседес» отлетел в сторону, и передо мной в свете фар открылся темный серпантин дороги.

Я быстро оглянулся. Из разбитого радиатора «мерседеса» текла вода. Он так и, стоял у самых ворот, отражаясь в образовавшейся луже воды Моя машина как-то странно вибрировала, но было похоже, что серьезных повреждений мы не получили. Стрелка спидометра дрожала у цифры 140, и я старался удержать ее в этом положении. Когда мы выехали на главную дорогу, в зеркале заднего обзора не было видно никаких фар. Генри пошевелился. Его лицо было ужасным, пепельно-серым.

— Отвезу вас в больницу...

Но только не в Марбеллу, подумал я. Здесь возможны всякие случайности.

— ... в Малагу. Выдержите?

Он согнувшись, сидел на своем месте и пытался совладать с одышкой. Мы въехали в пригороды. Я подрулил к автобусной станции, помог ему сесть прямо, застегнул ремни и снова выехал на дорогу.

Цвет лица у Генри несколько улучшился, он сказал:

— А там, в оливковой роще, все-таки не будет стоянки для автомобилей.

— Тихо, берегите дыхание.

Но я с таким же успехом мог говорить и сам с собой.

— Нет парковки машин в оливковой роще. А знаешь почему?

Я отрицательно покачал головой.

— Это моя оливковая роща.

— Какая еще роща?

— Которая рядом с Келльнером.

Он тяжело дышал.

— Оливковая роща, что рядом с его домом, ваша? — Он бредит, подумал я.

— Моя. Купил ее в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Как и старый Невилл. Только я свою покупку зарегистрировал в Мадриде, а он нет. Я там наблюдал за перелетными птицами.

Я оглянулся. Он внимательно смотрел на меня. Лицо его казалось возбужденным, и глаза блестели, как у того, прежнего. Генри, и казалось, они говорили: «Я хитрая старая собака, которая знает все получше других».

— Келльнер старается наложить на землю лапу. Я приехал, чтобы встретиться с этим типом. Пять акров у самого моря. Стоят много миллионов. Но я их не хочу. Люблю деревья. Люблю птиц.

Он говорил с трудом и перерывами. Было видно, что слова причиняют ему боль.