В смертельном трансе

— Ты правда хочешь остаться здесь на зиму? — спросил я.

— Конечно. Не думаю, что когда-нибудь уеду.

Я разглядывал величественный особняк, некогда славный своими приемами в духе Гэтсби[1]; на них съезжались Ригли, Мэйтагзы, Сиерсы и другие известные семьи Чикаго, и меня вдруг пронзила жалость к Мэдди — редко посещавшее меня чувство. Да, теперь остров — совершенство. Она его создала. Каждый гвоздь, я не сомневался, вбит на свое место. Асфальтовые дорожки, которые она помнит наизусть — каждый изгиб. Все изучено и освоено. Это ее мир, созданный ею так, чтобы он не преподносил сюрпризов. Никаких неожиданных поворотов, незаметных уступов. И никаких автобусов. Деньги создали этот подвластный ей мир; в кои-то веки они сослужили добрую службу. Но как ограничен этот мир. Словно большая тюрьма.

— Я здесь счастлива, — сказала Мэдди и глубоко, удовлетворенно вздохнула. — Правда, правда.

Но с другой стороны, подумал я, — что хорошего было у меня вне этих вод и этого клочка суши? Штрафы за превышение скорости да бесконечные споры — у кого лучше открывалка для гаражных дверей. И разумеется — то убийство. Я повернулся и посмотрел на мою Мэдди, на ее лицо с высокими скулами и узким подбородком, на тонкие губы и очаровательный носик. И кое-что понял. В мире тьмы и угнетающей неподвижности ей пришлось искать другие ценности, и она нашла нечто такое, чего мне никогда не найти.

— Погоди, увидишь третий этаж, — сказала Мэдди с воодушевлением. — Мы там будем работать. Распахнем двери на балкон и… И нас нет.

— Надеюсь, я не забыл, как это делается.

— Чепуха, Алекс. Когда я практиковала, ты был лучше всех моих клиентов. Ты входишь в гипнотический транс вот так, — она щелкнула пальцами.

Потому-то я и оказался здесь. Настоящий, глубокий транс — вот что мне надо. А Мэдди это умеет. Настоящий, глубокий транс, который, может быть, раскроет проклятую тайну: кто убил Тони, мою возлюбленную студенческих времен. Кто и почему.

ГЛАВА 2

Внутри дома Мэдди обустроила все еще гениальнее — начиная с главной лестницы, которая спиралью уходила вверх, под витражный купол работы Тиффани[2] эдак в сорока футах над входным холлом. И до бильярдной, декорированной выцветшими оленьими головами, столовой со столом на шестнадцать персон и, наконец, просторной гостиной с видом на склоны холма и сверкающее озеро. Большая часть прежней мебели осталась на месте: бильярдный стол, обеденный, несколько диванов — наверно, из-за чудовищных размеров. Для такого грандиозного дома эта мебель подходила как нельзя лучше.

— Я могла бы все сделать сразу, — сказала Мэдди, когда мы вошли в дом после ленча на веранде (на ленч был сиг). — Но мне захотелось продлить удовольствие. Оборудование теперь в порядке, и я занимаюсь комнатами. Представь себе, обои не переклеивались со времен Великой депрессии.

Что уж говорить о драной мебели, рваных шторах, изъеденных молью персидских коврах и прочем, подумал я и рассудительно сказал:

— Ясное дело.

— Но я делаю это с удовольствием.

Мэдди сама катила кресло, она провела меня через гостиную, холл, бильярдную в задние комнаты. Я почти забыл, что она слепая, — в любой момент она знала, где мы. Скрипнула половица — значит, мы выходим из гостиной, коврик на полу — въезжаем в бильярдную. У нее, как у зрячих, были свои ориентиры, но мне они были недоступны.

— Я люблю здешние запахи, — говорила она. — История дома в запахах. Здесь пласты запахов, слышишь?

Конечно, я их ощущал. В доме стоял аромат прошлого — ничего подобного я раньше не испытывал. При входе ударило сладким запахом дерева — здесь кругом деревянные панели, затем — запахом плесени от обоев, одеколонным и чуть гнилостным. Запах был пыльный, как от талька, но промытый и постоянно промываемый свежими озерными ветрами.

Через заднюю дверь мы вышли в коридор, миновали еще лестницу — одну из двух лестниц для прислуги.

— Когда-то здесь держали семерых слуг для дома да еще армию садовников, — смеясь сообщила Мэдди.

Она говорила, а я рассматривал все это: древние гардеробы орехового дерева, сосланные сюда много лет назад: сейчас они набиты банками с красками. Интересно, ценится ли это в антикварных лавках? Две раковины — для чистки рыбы? Два холодильника и на них — еще один, совсем старый, со змеевиком. Охладители для воды. Сапоги. Швабры, щетки.

— У нас свой порядок, — сказала Мэдди. — Задние комнаты отданы Альфреду и Соланж. Кухня, их гостиная, спальня прислуги — запретная для нас территория. Дальше этого холла, пожалуйста, не ходи. Они для меня — находка. Я хочу, чтобы их не тревожили. Я хочу, чтобы они были здесь счастливы.

— Да, конечно, — ответил я. Значит, на этот раз я не буду обследовать дом, как в прошлый приезд.

За растресканной дверью бренчали кастрюли.

— Соланж, — крикнула Мэдди, — мы идем наверх. Не знаю, когда спустимся; пожалуйста, не беспокойте нас. Может быть, устроим поздний обед, хорошо?

— Конечно, — ответил приятный грудной голос.

Мы подошли к двойной двери, и Мэдди взялась за ручку.

— А эта штука надежна?

— Не беспокойся. Веревки заменили тросами.