В снежном плену (СИ)

Когда закончилась опись и дележка награбленного, Василий вышел из цеха и отправился домой. На улице уже было темно и городок практически уснул, но в центре как обычно было достаточно шумно. Вернувшиеся из рейдов «бригады» отмечали возвращение! В здании одного из бывших клубов ярко горел свет и гремела музыка — на исходе лета кто-то притащил сюда небольшой ветряк, электричество от которого днем подавали в «резиденцию» шефа, а по ночам — вот сюда. Что сейчас происходит внутри — можно было даже не гадать… Вовсю разливаются вина и виски, курят кальян, обжираются тем, что получили в качестве своей доли или меняются добычей с другими. И, наверное, нигде в городе не найдешь большего разнообразия блюд! Ну и, конечно, женщины… Как несколько «профессиональных проституток», жившие за счет того, что им давали из своей доли добычи «мафиози», так и обычные местные или эмигрантские женщины и девушки, пришедшие сюда «подцепить» не сильно противного им паренька на ночь — чаще всего за плату в виде некоторого количества продуктов или чего-нибудь еще болезного в быту. Обычная, мать их, практика в нынешнее время!

Дома его, как обычно, ждала соседка — дочка какого-то белоэмигранта, женщина лет сорока, с которой он договорился чтобы та в его отсутствие приглядывала за «Найденкой», как он прозвал ту девушку, что они освободили от людоедов. Ну а за небольшую плату в виде продуктов для ее детей Антонина Федоровна была только рада помочь!

— Ну как там она? — буквально с порога спросил Василий.

— Да как обычно, — вздохнула соседка. — Сейчас вон спать уложила, а так сидит и сидит… Не скажешь ничего — так весь день с постели не сойдет, даже есть не будет.

— Понятно, — кивнул в ответ парень.

— А можно вопрос, Василий Васильевич? — как обычно подчеркнуто уважительно спросила Антонина Федоровна.

— Ну?

— Почему вы с ней нянчитесь? — спросила Антонина Федоровна. — Смотрю я на вас и удивляюсь даже. Тут вон и обычные люди в большинстве своем нынче вряд ли стали бы на себя лишний рот брать, а вы же… эээ…

— …бандит? — закончил фразу Василий.

— Я не это имело в виду! — мгновенно побледнела женщина.

— Да можете говорить что думаете, — грустно усмехнулся бандит. — Бандит и есть, я и сам это прекрасно понимаю. Только хочется, знаете ли, человеком остаться. А выгнать ее на улицу — все равно что убить… Может быть, даже еще более жестоко.

Когда Антонина Федоровна ушла, Василий зашел в кухню, где вытащил с полки банку тушенки и бутылку виски… Хотелось взять и сдохнуть, просто чтобы не видеть всего того ужаса, что кругом творится! А что? Так просто все ведь! Пистолет вон у тебя в кармане, так что может быть проще? Вот только поступить так — это в нынешних условиях будет просто трусостью, проявлением слабости. Пока жив — борись… Так всегда говорил ему батя — и сейчас оно было как нельзя более актуально. Покончить с собой — значит, фактически подвести тех, кто так или иначе на тебя надеется. В конце концов, это он предложил шефу всю эту идею с переселением. А, значит, несет ответственность за всех тех людей, что пришли сюда с ним вместе, пусть даже для большинства из них это было всего лишь последней жалкой надеждой посреди полной безнадежности. И какое он имеет права подвести их? Особенно с учетом того, что чем меньше будет таких как он, тем больше станет откровенного бандитского сброда. Он ж несет ответственность и за эту вон девушку, кого они освободили из плена. И если он помрет, то смерть неминуемо ждет и ее. Так что не имеешь ты, Васька, права умереть! Ведь каким бы ты не был, но в какой-то мере ты дал людям надежду — пусть даже и совсем уж слабенькую и жалкую, но если ты убьешь и ее — за такое и обещанных верующими адских котлов будет мало!

— Как же сейчас в Светском Союзе? — уже изрядно «приняв на грудь», вслух спросил Василий.

Мысли вновь вернулись к Квете, к его родным и знакомым в СССР… Как там они? Живы, здоровы? Как вообще идут дела в стране? Странно, но за последнее время он как-то совершенно разочаровался в самой эмигрантской идее… И уж, тем более, не мог даже догадываться о том, что где-то в параллельной реальности все кончилось тем, что он плотно затесался в диссидентскую среду, вовсю ругал советскую власть, мечтал о том, что будет при «свободе»… А когда оно все же случилось и страна рухнула — его прокляли собственные родители и оставшиеся без работы и средств к существованию братья с сестрами. А сам он в итоге спился и опустился на дно общество, и в своих пьяных откровениях регулярно ругал диссидентов и говорил о том, каким же он был идиотом. Даже говорил о том, что случись ему вот сейчас прожить жизнь заново — перестрелял бы всех уродов!