В союзе с Аристотелем

— Ты еще нахлебник, — говорила она после Юрке.

Мальчишка сердился, но переживал несправедливость молча.

Как-то Аркадий принес лыжи и, поужинав, начал собираться.

— Ты куда, Аркаша? — спросил Юрка.

— Покатаюсь. Хоть проветрюсь немного, а то голова трещит, как арбуз.

— На насыпь?

— На насыпь.

— У! И я пойду.

— Пойдем.

— Ура! — запрыгал Юрка. — А Валерку можно позвать?

— Зови.

— Он тебе не помешает? — спросил Петр Иванович, когда Юрка выскочил. — Может, ты с кем встретиться хочешь?

Аркадий улыбнулся.

— Нет, не помешает.

— А то смотри, я его задержу.

С этого времени, как девять часов, мальчишки были наготове.

О приходе электрички жители Перевалки узнавали по волне собачьего лая, которая катилась от остановки вслед за сошедшими пассажирами. И неизменно, когда эта волна заплескивала двор Гайворонских, хлопала калитка и заявлялся Аркадий.

— Ну, как, архаровцы? — спрашивал он.

— Мы уже! — отвечали ребята и принимались одеваться. Часа через полтора они возвращались. Юрка замертво падал в постель и засыпал, не успев укрыться одеялом.

Как-то в канун Нового года заненастилось. С утра был сильный мороз, а с темнотой подул ветер. Юрка сидел в «келье» Аркадия и, прислушиваясь к шуршанию об окно снежных вихрей, налетавших порывами, думал, что сегодня, видимо, не придется покататься, что Аркадий в такую непогодь придет поздно и что вечер этот для него, Юрки, будет страшно длинным и скучным. Он вздохнул и вышел в кухню.

Над косяком висели клетки. Двенадцатихлопка была дачей, куда птицы поселялись на отдых. Ловил же Юрка своими и больше двух синиц в них не держал, чтобы меньше дрались и меньше разбивали носы.

Синицы спали, обратившись в круглые пушистые комочки. Юрка тихонько подставил табуретку и взобрался на нее. Но как он ни двигался осторожно, птицы пробудились и всполошенно заметались. Этого Юрка не хотел.

— Ну что, глупые, ну что? Кот я, что ли? Я не кот. А хоть бы и кот — нечего бояться, вон у вас какие решетки… Тихо, тихо… Разбрызгали всю воду, да? До утра не получите. Хорошо вам тут? Хорошо. А вот кто на улице, те, наверное, ноги задрали. Слышите, как куролесит за окном?.. То-то. Как зарядит на неделю…

— Не мучь ты их, — проговорила Василиса Андреевна. — Нужна им твоя болтовня.

Юрка вздохнул и сел на табуретку.

Петр Иванович подшивал пим, зажав его между колен. На кистях обеих его рук черной спиралью были отпечатаны следы вара от дратвы. Василиса Андреевна тоже что-то чинила. Их позы, их однообразные движения казались Юрке такими же скучными, как и шорох ветра, как и собственная бездеятельность.

— Да, и еще нас спрашивали, кто чем помогает дома, — проговорил вдруг Юрка.

Сегодня их приняли в пионеры, и он, давно рассказав об этом, вспоминал теперь отдельные моменты.

— Ну, и что ты набрехал? — спросил Петр Иванович.

— Я не брехал. Я сказал как есть.

— И крепко тебя настыдили?

— Настыдили? Наоборот, мы с Валеркой всех лучше оказались. Мы сказали, что помогали копать колодец, что это было очень трудно, но мы не испугались.

— Ах, да-а! — протянул Петр Иванович. — Вы же колодец копали, я и забыл!.. Горы земли наворотили.

— А Валерка говорил еще, что носит воду и уголь, что подтирает пол и умеет варить яичницу. Конечно, у них куры, что ему не варить, а вот тут попробуй свари… Но я тоже говорил, что… это… ношу тоже, ну, в общем, все нормально.

— Теперь откажись мне дрова колоть! — сказала Василиса Андреевна. — Теперь ты у меня и белье стирать будешь.

— О, стирать!

— Конечно, — рассмеялся Петр Иванович. — Раз хвалили, значит, должен оправдать.

— А я сон сегодня видела, будто бы изобрели кресла такие — сами движутся. Будто возьмешь билет до куда надо, сядешь, нажмешь кнопку и — ж-жить — поехал… И вот будто Аркаша купил три билета: на меня, на себя и на Галину Владимировну, чтобы, значит, кататься. А кресла было только два. Сперва он будто усадил меня и отвез куда-то на гулянку и за Галиной Владимировной вернулся. А я тем временем отгуляла и возвращалась с бабами домой. И говорю бабам: «Смотрите, сейчас мой сын с учительницей в кресле промчится». И только я это сказала, они тут как тут — р-раз! — и пронеслись, и нас не заметили.

— Ерундовский сон, — сказал Юрка.

Донесся лай собак, и тотчас хлопнула калитка.

— Аркаша! — радостно вскрикнул Юрка.

— Вот погодка, так погодка. Вот дает! — весело воскликнул Аркадий, входя, отряхиваясь и тиская нос пальцами. — Жуть!

— Пусть к рождеству отбесится, — заметила Василиса Андреевна.

— Аркаша, кататься пойдешь?

— Обязательно. Не ломать же порядок из-за какой-то пурги.

— И я пойду.

— Да уж сиди, — сказала Василиса Андреевна. — Не обмораживался еще.

— Ничего. Пусть идет. Не обморозится. Он сегодня пионером стал, а у пионеров кровь должна быть горячей, — поддержал Юрку Петр Иванович.

— Что, приняли? — спросил Аркадий.

— Приняли.

— Отлично, брат! Тогда собирайся без разговоров. Пионер должен вдвойне закаляться.