В спорах о России: А. Н. Островский: Статьи, исследования

«Пучина» Островского удалась Юрию Цуркану меньше. Гениальный опыт «альтернативной» русской мелодрамы (в своей пьесе Островский откровенно спародировал популярную французскую мелодраму «Тридцать лет, или Жизнь игрока», бывшую в репертуаре Мочалова) требовал какого-то особого ключа, хода, манеры сложения всех действующих сил. Нейтральное, квазисимволическое оформление (Владимир Фирер) – белая коробка сцены, белый куб посередине, шар лампы и более ничего – заставило артистов несколько мучиться в пустоте и пытаться создать бытовое пространство одними голосовыми связками. Им тесно и неудобно, они кажутся неуклюжими и впадают в известную по сериалами иллюстративно-плоскую, назывную манеру игры. И все-таки кое-что удается – ведь история рассказана просто потрясающая. Тридцать лет из жизни хорошего и слабого человека, которого буквально на наших глазах «съела среда», превратив из молодого восторженного студента в нищего и сумасшедшего старика. Островский – непревзойденный мастер драматического исследования жизни вне чрезвычайных обстоятельств, вне катастроф извне (их не было в его собственной жизни). Вот нет войны, чумы, голода, террора, гнева богов, жизнь обывателя вроде бы предоставлена сама себе: что ею управляет? Какие законы? Как ведет себя человек? Излишне и говорить, что опыт таких исследований не то что близок современному зрителю – он его просто пожирает с жадностью. Как давно с ним никто не говорил по-человечески о том, что его волнует, – как остаться честным человеком и прокормить семью, как противостоять хамской среде и наращивать культурные силы, а не сдаваться пошлости, когда и под какими личинами приходят к обыкновенному человеку Бог и черт и как этот час не упустить… В игре Евгения Баранова (Кисельников) есть немало волнующих моментов, но есть и некоторая наигранность, нарочитость, портящая и игру других персонажей. Все-таки лучше было бы, на мой вкус, вообще пресечь в исполнении этой пьесы всякую театральщину, преувеличенность, эксцентричность, попробовать найти самый простой и спокойный способ жизни на сцене. Ведь дорога в целом выбрана верная. Ведь любить автора куда приятнее и выгоднее для совести театра, чем его убить…

2007

Русские деньги снова в цене

«Русские деньги» – так называется новый фильм режиссера Игоря Масленникова, создателя сериала о Шерлоке Холмсе. Он задумал экранизировать под этим названием несколько классических комедий Островского, и первой стала никогда за сто пятьдесят лет не сходившая с русской сцены пьеса «Волки и овцы». Вот интересно: а что такое русские деньги? В чем их национальная особенность и есть ли она? Судя по Островскому – конечно, есть.

Лет тридцать назад в прессе мне попадались анекдотические рассуждения о том, что коллизии драм А. Н. Островского устарели, они непонятны новому советскому зрителю и их следовало бы переписать, адаптировать к нравам зрелого социализма. Однако получилось как-то совсем наоборот: не Островского пришлось переписывать, а русскую жизнь. И ее переписали так, что нынче сделались понятными даже мельчайшие подробности денежных взаимоотношений в пьесах драматурга, все эти банкротства, кредиты и векселя по двадцати пяти копеек за рубль. В зеркале Островского мы по-прежнему видим себя. Сходство велико, но есть и разница.

Конечно, царство, которое написал драматург, – более могучее и самодостаточное, нежели теперь. Немыслимо, чтобы люди Островского вели счет на какие-то там доллары или прочие бесовские бумажки. Здесь полноправно и мощно царит Рубль, и Рубль этот куда увесистее нынешнего. На пять рублей можно кутить несколько дней в трактире средней руки, за тысячу купить целый лес, а сто тысяч рублей – это огромное состояние. В фильме Масленникова эта разница очевидна – старый царский рубль по размеру раз в пять больше нашего. Для таких денег предусмотрены специальные резные шкатулки и обширные портмоне, их считают долго и со вкусом, они солидно шелестят и предполагают нырнуть в такой же солидный, обширный карман.

Деньги правят далеко не всем миром Островского. У него есть драмы, где рубль не имеет силы – например, в «Грозе» или «Снегурочке» есть персонажи, свободные от корысти, не затронутые расчетом. Бог, любовь, образование, преданность искусству теснят власть рубля, бедность не является пороком, а богатство само по себе не приносит счастья. Но Островский не был бы Островским, если бы обходился с темой денег с романтическим легкомыслием, – о нет, перед нами великий реалист.

Русские деньги, как о них написал Островский, – прежде всего символ чрезмерной русской страстности. Трудно сыскать в русском мире обыденное, спокойное, «нормальное» отношение к деньгам. Их проклинают как образ зла или превозносят выше Бога. О них мечтают исступленно, до галлюцинаций, и ради них идут на преступления. «Бедная невеста», «бесприданница» (названия пьес Островского) в этом мире однозначно женщина с трагической судьбой. Мужчины не способны любить женщин больше, чем деньги.