В споре со временем

Здесь, в Кок-Тереке, он считается совсем не плохим женихом. Есть и вполне симпатичные миленькие девушки и из учительниц, да и другие…

* * *

Я знала от тёти Нины, что Саня освободился, вышел из лагеря. Знала и место его ссылки.

Конечно, моей мечтой было, чтобы Санина личная жизнь устроилась. Только тогда могло бы прийти ко мне полное успокоение. Но должны ли мы с ним, сможем ли совсем забыть друг друга?

И где-то в конце августа я написала Сане письмо, письмо-просьбу. Это письмо вошло в нашу семейную историю под названием «письма о параллельных лестницах». Я просила Саню о дружеской переписке между нами, о каком-то духовном общении, о жизненном восхождении «по параллельным лестницам».

Получив это письмо, Саня, как он написал мне, испытал сначала радостное изумление. Оно как бы подтверждало то, что ему сказал ещё в лагере один человек, знакомый с графологией, которому Саня показал моё последнее письмо. Испытываемое мной «душевное крушение», сознание того, что «не состоялась необыкновенная жизнь» и… прежняя любовь к Сане.

Саня примет меня с прежней любовью, если я вернусь к нему, бросив «всё, что наделала за эти два года». Если же этого не произойдёт, то переписке нашей всё равно долго не продержаться. Отдаю ли я себе отчёт, что мне придётся жить «двойной жизнью»? А если он женится, хотя бы даже «просто из практических соображений», то «переписке нашей всё равно не существовать».

Он заверяет меня, что, каково бы ни было моё решение, не обидится и не рассердится на меня, как не обижался и раньше. «Я знаю, как я бывал в жизни слаб, — пишет он мне, — видел, как другие, и легко могу понять и оправдать и твою слабость. Тот Санчик, которого ты когда-то знала и совершенно незаслуженно любила, — тот бы тебе этого не простил. А теперешний даже не знает — есть ли тут что прощать. Наверно, я виновен перед тобой больше. И во всяком случае, я тебе жизни не спасал, а ты мне спасла, и больше, чем жизнь».

Не пришли мне Саня такого ультимативного письма, потянись бы между нами переписка, может быть, всё произошло бы совсем-совсем иначе… На этом наша переписка с Саней снова оборвалась.

И почти тотчас же к Сане пришла болезнь. Перебегающие боли в области желудка. Аппетита нет. Всё больше худеет. То ли гастрит, то ли язва. Николай Иванович пытается его лечить, но всё бесполезно. Нужны анализы, нужны врачи-специалисты.

Ему разрешают выехать в Джамбул, областной центр, для консультации с врачами.

Настроение у Сани подавленное. И он пишет одной моей подруге, тогда одинокой, с которой некоторое время до этого начал переписываться. Он горячо просит её в случае его смерти приехать сюда, в Кок-Терек, и распорядиться остатками его имущества. (Под «имуществом» он подразумевал свои произведения).

В Джамбуле Саня прошёл все анализы. Сделан ему рентген. Нет, это — не язва и вообще не желудочное заболевание. Это — опухоль величиной с большой кулак, которая выросла из задней стенки брюшной полости. Она давит на желудок и вызывает боли. Очень может быть, что опухоль эта, увы… злокачественная.

Связана ли она с той, которую ему удалили в Экибастузе? Но та опухоль до последнего момента ещё сохраняла подвижность, и врачи были уверены, что она не дала метастазов. А может быть, всё-таки… дала?..

Одни врачи склонны думать, что это метастаз старой опухоли: совпадает и период роста опухоли и лимфатические пути распространения метастаза. Другие считают, что эта опухоль — самостоятельная, малорастущая, даже застарелая и вовсе не злокачественная. Кому же верить? Во всяком случае, надо быть готовым к худшему!

В Джамбуле он услышал об иссык-кульском корне. Ему удалось его немного достать. Попробует попринимать…

Первые дни после возвращения из Джамбула, в начале декабря, Саня чувствует себя хорошо. Вернулся аппетит. Но он не тешит себя иллюзиями. Смерть кажется ему почти что неизбежной. Утешение он видит в том, что не верит в полноту нашей смерти: «какая-то духовная субстанция остаётся».

В Джамбуле ему дали направление в Ташкентский онкологический диспансер. Пожалуй, придётся съездить туда на зимние каникулы! Но на что соглашаться: на операцию ли, на рентгено — или радиотерапию? Или, вернее… иссык-кульский корешок?..

Разрешение на выезд в Ташкент получено. Состояние — приличное. Снова пьёт Саня иссык-куль. С ним он и едет в канун Нового 54-го года в Ташкент.

Ташкент. На следующий день — на приёме в онкодиспансере. Врач считает, что это — метастаз. Операция — маловероятна. Нужна рентгенотерапия. И она даёт направление в «лучевое» отделение клиники.

На следующий день, 4 января, Саню положили в клинику — больница ТашМИ,[3] 13-й корпус.

Уже через день расчертили Сане живот на четыре квадрата и стали их по очереди облучать. Через день, а потом и каждый день. Одновременно ему стали давать какие-то таблетки.

Заведующая лучевым отделением Лидия Александровна Дунаева, лечащий врач Ирина Емельяновна Мейке уверяют Солженицына, что рентгеном разрушат ему опухоль, а таблетки — в помощь!..