В Сталинграде

— А мы, товарищ гвардии полковник, как-нибудь постараемся не сгореть, — шутливо ответил я.

— Запомните, товарищи, для нашей обороны важен не столько дом, сколько выгодная позиция для обороны. Даже если дом будет гореть, то уходить отсюда все равно нельзя. Подумайте, как это обеспечить?

При тусклом мерцании коптилки я взглянул на командира-полка. Он пытливо смотрел на меня, на наших солдат. И в этом взгляде каждый мог прочесть: «Я знаю, дорогие мои, уверен, ЧТОБЫ не уйдете отсюда. Я верю в вас. Но подумайте и сделайте так, чтобы не было лишних потерь…»

Мы подумали и сделали. Перед домом находилось цементированное бензохранилище. Хорошее укрытие, но как подобраться к нему, если каждый метр простреливается? Решили прорыть подземный ход. Это была тяжелая работа. Делать ее нужно было незаметно. Малейшая неосторожность могла сорвать весь замысел. Подземный ход пришлось рыть силами нашего гарнизона. Отдыхать почти не было возможности. Сменится солдат с боевого поста и сразу же идет рыть тоннель, а затем — снова напоет, в бой. Справились и с этим делом.

За домом метрах в тридцати находился люк водопроводного тоннеля. Мы и сюда прорыли подземный ход.

Так мы оборудовали запасные позиции. Они сослужили нам хорошую службу. Как только враги открывали огонь по дому, на постах оставались лишь дежурные, а все остальные уходили в убежище. Прекращался обстрел, и весь наш гарнизон снова был в доме, снова косил гитлеровцев, пытавшихся атаковать нашу позицию.

* * *

Не было суток, чтобы гитлеровцы оставили наш дом в покое. Наш гарнизон, не дававший им и шагу шагнуть дальше, был у них хуже бельма на глазу. День ото дня они усиливали обстрелы, решив, видимо, испепелить дом. Однажды немецкая артиллерия вела огонь целые сутки без перерыва.

Со стороны наш дом выглядел, наверное, очень страшно, на нем не было, как говорится, живого места. И все же он стоял, грозный и неприступный. Проходили напряженные минуты, когда от взрывов весь дом ходил ходуном, и кто-нибудь из бойцов обязательно говорил:

— Да разве это дом? Это же крепость!

— Это настоящий, хороший советский дом, такой же крепкий, как и наши люди, — отвечал я.

Все же врагам удалось обвалить одну из стен, которая была ближе расположена к их батареям. Не будет преувеличением сказать, что враг выпустил по этой стене несколько тысяч снарядов.

Ничего, друзья, у нас есть еще три стены! — сказал Черно голов и добавил шутливо: — дом, как дом, только теперь с небольшой вентиляцией…

Солдаты рассмеялись этой шутке. К этому времени на доме не было уже и крыши. Изрешеченная осколками, она была сорвана сильными взрывными волнами.

Но и в эту тяжелую пору, как только выдавались тихие минуты, мы мечтали о тех днях, когда кончится война, когда дом, который стал каждому из нас необыкновенно близким и родным, вновь примет свой былой вид. Помню, в одном из таких разговоров кто-то выразил сомнение:

— Станут ли восстанавливать такую развалину? Разберут на кирпичи и построят новый…

— Какая же это развалина! — обиделся Глущенко.

— Смотри, сколько наш дом стоит и сколько еще выстоит…

Не знаю, что сталось с Глущенко, выжил ли он после ранения, полученного в те дни. Где он теперь, мой славный боевой товарищ? Хочется сообщить ему, что я побывал после войны в Сталинграде и видел наш дом. Ты прав был, дорогой Глущенко, дом не разобран, а восстановлен и высится в возрождающемся Сталинграде, как памятник русской солдатской стойкости, твоей, Глущенко, и остальных гвардейцев нашего маленького гарнизона.

Но об этом расскажу после. Мы обороняли наш дом, перенося чудовищные обстрелы, задыхаясь в дыму и пыли. Сутки боя сменялись другими, а враг не мог продвинуться ни на метр.

И на нашу улицу пришел праздник

Будни сталинградской обороны всем известны и по рассказам тех, кто в этой страшной битве отстаивал советскую твердыню на Волге, и по описаниям в журналах, книгах. Хорошо передано все пережитое нами в повести Константина Симонова «Дни и ночи». В ней рассказывается и об одном доме, гарнизон которого до конца отбивал яростные атаки гитлеровцев. Я, конечно, знаю только про то, как обороняли мы свой дом. Были, может быть, и другие такие же дома, но когда я читал повесть, то многое, описанное в ней, очень близко к тому, что мне пришлось пережить самому, — и особенно то огромное напряжение непрерывного боя, которое немыслимо вынести, если не воодушевляют те-»бя великая цель и беззаветный героизм наших бойцов.

Мы потеряли счет огневым налетам и атакам. Но все же запомнился один октябрьский день, когда фашисты предприняли особенно ожесточенную атаку с танками. Наши наблюдатели сообщили, что за танками идет пехота.

— На чердак! — приказал я группе бойцов.

Бойцы, занявшие позиции на чердаке, были вооружены ручными пулеметами и автоматами. Танки мы быстро остановили огнем из «бронебойки». Один из подбитых танков завертелся волчком и остановился на месте. Два других доползли до середины площади, но, не выдержав нашего огня, ушли обратно.