В Старом свете

Картина называлась «Речь Генерального секретаря на съезде КПСС» и представляла собой огромное монументальное полотно. Арутюнов показал Васе эскизы будущей картины и предложил разработать образы делегатов Съезда – рабочего, колхозницы и представителя творческой интеллигенции. Воодушевлённые речью Генерального секретаря, они должны были стоя аплодировать докладчику. Вася за несколько дней сделал наброски, которые так понравились Арутюнову, что он почти полностью передоверил ему работу и уговорил директора училища разрешить студенту Горюнову свободное посещение занятий. Так за один год Вася из никому неизвестного третьекурсника стал сначала самым популярным диссидентом, а потом привилегированным любимчиком начальства. Арутюнов не мог нарадоваться на своего помощника. Он не знал, что кроме его картины Вася работает и над своей, очень похожей по композиции, но гораздо меньшей по размерам. На полотне Васи Генеральный секретарь, стоявший на подиуме, являлся карикатурой на самого себя: чуть более лохматые брови, значительно более мутные глаза и полуоткрытый рот, пытающийся произнести трудновыговариваемое слово. Бурно аплодирующий рабочий тоже был не совсем типичной фигурой, кочующей в советском изобразительном искусстве с одного полотна на другое. В Васиной интерпретации у этого представителя пролетариата глаза блестели не только от мудрых слов главного коммуниста Советского Союза, но и от водки, которую, судя по всему, он принял со своими товарищами по классу перед заседанием. Горлышко бутылки торчало у него из бокового кармана пиджака.

Рядом с рабочим Генеральному секретарю аплодировала колхозница, гордо выставив вперёд свою необъятную грудь. За ней пристроился тощенький интеллигент в очках. Сильно подавшись вперёд, он с нескрываемым интересом заглядывал в декольте соседки.

– Вы показывали картину Арутюнову? – спросил Боря.

– Специально нет, но он её видел.

– И?

– Начал кричать, что я занимаюсь ерундой и понапрасну теряю время. Ведь если мы не успеем закончить полотно до того как Генсек отбросит коньки, то вообще неизвестно, купит ли государство картину.

– Значит, разозлила его не ваша политическая незрелость?

– Конечно, нет. Он и сам прекрасно знает цену социалистическому реализму. Он даже рассказал мне историю возникновения этого течения.

– Какую? – спросил Боря.

– А ты разве не знаешь?

– Нет.

– Эх ты, темнота, – усмехаясь, сказал Горюнов, – слушай.

В древние времена, когда мир был ещё молод, падишах вызвал придворного художника и потребовал написать свой портрет. У владыки правая нога была скручена радикулитом, а на левом глазу бельмо. Художник так и изобразил своего господина и падишах приказал его казнить.

Этот мастер был представителем реалистической школы.

Затем владыка велел другому художнику увековечить свой образ. Портретист, зная о судьбе предшественника, написал деспота с ногами одинаковой длины и глазами без единого дефекта. Увидев такую явную лесть, владыка вознегодовал ещё больше и приказал казнить подхалима.

Этот мастер был представителем романтической школы.

Затем падишах разослал гонцов, чтобы найти смельчака, способного, наконец, написать его правдивый портрет. На зов откликнулся доброволец. Такой, знаешь, в кожаной куртке, кобура на поясе и партбилет в кармане. Он искренно любил величайшего владыку всех времён и народов, готов был за него в огонь и в воду, считал его непогрешимым, а все его решения единственно верными. Он изобразил падишаха во время охоты верхом на лошади, круп которой закрывал больную ногу. Сам же владыка целился из ружья в бегущего навстречу льва, поэтому глаз с бельмом был закрыт. Падишаху эта картина так понравилась, что он щедро наградил художника, присвоил ему звание народного и сделал президентом Академии Художеств.

Этот художник был представителем социалистического реализма.

Так вот, Арутюнов настоятельно советовал мне работать именно в этом стиле и обещал со временем помочь стать членом Союза Художников.

– Ну ипомог?

– Конечно.

– А зачем же вы в школе преподаёте?

– За членство деньги не платят, а жить на что-то надо. Я бы с удовольствием преподавал историю искусств, но в программе Министерства просвещения такого предмета нет, поэтому мне дали обычную историю и рисование. Вот так. А теперь скажи, почему вы переехали в Москву. Я видел, как ты обиделся, когда я назвал Ригу глушью. Наверное, твои родители тоже любят город, в котором жили.

– Они и не хотели никуда переезжать, – сказал Боря, – просто так получилось. Они мне об этом не рассказывали, но насколько я знаю, выжил их оттуда академик Гайлис.

* * *