В такой критической ситуации, как эта, гораздо более очевидным казалось другое решение: слить оперативные штабы ОКВ и ОКХ, подчинявшиеся теперь непосредственно Гитлеру; но эта идея тогда даже не рассматривалась. На самом деле Йодль намекал мне, что Гитлер проигрывал вариант с назначением его [Йодля] начальником Генерального штаба сухопутных войск вместо Гальдера, и, как он считает, ему повезло, что удалось избежать такого приказа. Объединение двух этих органов, однако, полностью противоречило внутренним гитлеровским убеждениям, поскольку он всегда следовал принципу разделения власти. Поэтому теперь, когда он сам стал главнокомандующим сухопутными войсками, было еще менее вероятным, что он возьмет в свои руки и Генеральный штаб армии, хотя никогда не оставлял своих прежних планов стать ядром Генерального штаба вермахта и заполучить решающий голос в вопросах общей стратегии и превосходство над флотом и люфтваффе. Хойзингер и многие другие считали, что возможность для этого была тогда «более благоприятной, чем когда-либо прежде», но они брали в расчет лишь чисто военный аспект. Гитлер не хотел единообразия; он предпочитал своеобразие, то есть такое единообразие, которое концентрировалось исключительно на нем лично. В отличие от некоторых высказываний в прошлом теперь он даже не был готов признать важность технического вклада, который вносил Генеральный штаб сухопутных войск; например, принимая должность главнокомандующего, он сделал злое и несправедливое замечание: «Армия работает слишком негибко. Сравните с люфтваффе. Они воспитаны Герингом совсем по-другому»[179]
. Он также заметил одному из своих адъютантов: «На мой взгляд, офицеры Генерального штаба слишком много думают. Они все усложняют. Это касается даже Гальдера. Хорошо, что я избавился от этой солидарной ответственности Генштаба. Еще большую неприязнь он испытывал к тому духу, который олицетворял собой Генеральный штаб сухопутных войск, – духу спокойной, ответственной службы. И наконец, примечательно, что, как всегда, этот человек, безжалостный во всех других отношениях, явно боялся любых подозрений в том, что он каким-то образом подчиняет сухопутным войскам рейхсмаршала или главнокомандующего военно-морским флотом.1 января 1942 года, вне связи с этими событиями, вступил в силу приказ о реорганизации штаба оперативного руководства ОКВ; она никак не изменила ни состояние, ни методы нашей работы, но здесь о ней следует упомянуть, поскольку она привела к ряду новых официальных назначений. Отдел национальной обороны (отдел «Л») перестал существовать как таковой; его начальника (то есть меня) назначили тогда «заместителем начальника штаба оперативного руководства ОКВ». Глав трех рабочих групп, занимавшихся оперативными делами в составе отдела «Л», назначили «старшими офицерами Генерального штаба армии (или люфтваффе)» и «старшим офицером штаба кригсмарине при штабе оперативного руководства ОКВ»; их должности и должности глав административной и организационной групп подняли до уровня начальников отделов.
Человек, знакомый с реалиями военного штаба, скажет, что такие перемены – еще один пример широко распространенного процесса, для которого американцы придумали название «эмпайр билдинг» (создание империи); должен признаться, я сам был их инициатором. Однако в свою защиту могу сказать, что действовал не только в собственных интересах, но и позаботился о том, чтобы мои непосредственные подчиненные, которые почти все были полковниками Генерального штаба, получили должности, соответствующие их званию. Неудачным моментом в этой реорганизации оказалось то, что с этих пор ушло общее название самой важной в штабе оперативного руководства группы, известной ранее как отдел «Л». Вместо этого в ходу теперь было название «центральный оперативный штаб» или «штаб Йодля». Для меня же гораздо более серьезным последствием стало то, что после войны в глазах граждан других стран на меня возлагался гораздо больший груз ответственности, чем реально мог нести на себе начальник отдела.