В Ставке Верховного главнокомандующего. Воспоминания адмирала. 1914–1918

Все это, по-видимому, не было в достаточной степени учтено генералом Алексеевым, на что указывает характер, как будто contre coeur[18] принятых им недостаточных мер для поддержания Румынии тотчас после ее выступления. Будь эти меры более решительными, возможно, и удалось бы спасти румынскую армию от полного разгрома и благодаря этому значительно уменьшить количество сил, необходимых для удлинения нашего фронта до берегов Черного моря.

Но, с другой стороны, просто невозможно было предвидеть, что семисоттысячная румынская армия окажется до такой невероятной степени ни на что не пригодной. А генералу Алексееву после Брусиловского наступления и серьезных потерь в боях у озера Нарочь приходилось в интересах будущего наступления 1917 года экономить силы.

Впрочем, меры, которые мы принуждены были впоследствии принять в связи с разгромом румынской армии, не повлияли на подготовку к решительному наступлению на Юго-Западном фронте, каковая была закончена к назначенному сроку точно по установленному плану.

* * *

В конце августа 1916 года Румыния наконец присоединилась к Антанте. К этому ее побудили не столько усилия дипломатии, сколько победоносное наступление Брусилова в Галиции.

Незадолго до этого и в самый разгар Брусиловского наступления меня командировали в Румынию, в Бухарест, для выяснения на месте общей обстановки и изучения в связи с нашей подготовкой к Босфорской операции агентурных сведений о положении в Турции, и особенно в районе Босфора. Сведения эти были собраны в центре нашей агентурной разведки в Бухаресте.

Так как Румыния оставалась в это время еще нейтральной, а моя миссия имела к тому же строго конфиденциальный характер, мне пришлось обзавестись штатским платьем. Впоследствии оно спасло мне жизнь при разгроме Ставки большевиками.

В Рени на берегу Дуная, где находилась база нашей речной флотилии, меня встретил с распростертыми объятиями ее начальник адмирал М.М. Веселкин, мой большой приятель. Он лично доставил меня на своем флагманском судне «Русь» в румынский порт Галац и дал мне ряд советов в связи с предстоящей миссией.

Из обстоятельных разговоров с нашим посланником Паклевским-Козеллом, морским агентом капитаном 1-го ранга Щегловым и военным агентом полковником Татариновым, которые скептически относились к выступлению Румынии, я вынес самое мрачное впечатление о боеспособности румынской армии. Еще более оно усилилось после разговоров с некоторыми румынскими деятелями и в результате личных моих наблюдений над жизнью в Бухаресте.

Но зато другая часть моей миссии, то есть выяснение положения в Турции, привела меня к отрадному заключению. Всестороннее изучение с главой нашей агентурной разведки и моим другом капитаном 2-го ранга В.В. Яковлевым собранных им и тщательно проверенных сведений показало, что обстановка для нашей Босфорской операции весьма благоприятна и что Турция, несмотря на все усилия немцев, почти совсем утратила свою боеспособность.

На обратном пути мне пришлось выслушать от адмирала Веселкина, ярого сторонника выступления Румынии, жестокую, но, по моему глубокому убеждению, малообоснованную критику в адрес наших дипломатических и военных представителей в Бухаресте, с которыми он был «на ножах».

Провожая меня на вокзал, он вручил мне довольно объемистый пакет со словами: «На, возьми и передай это государю. Здесь копченая колбаса и пармезан, которые он любит. Только смотри, дай слово, что передашь ему лично, а иначе все слопают придворные лакеи и до него ничего не дойдет».

Признаться, такое поручение меня озадачило едва ли не больше, чем вся моя дипломатическая миссия, ибо вот так за здорово живешь вручить императору и самодержцу Всероссийскому кусок колбасы и сыра – дело не простое.

В тот же день по возвращении в Ставку я получил приглашение к царскому столу. Но хотя обещание, данное Beселкину, и не выходило у меня из головы, я все же не решился взять с собой его «подарок», желая посоветоваться сначала с кем-либо из придворных.

После завтрака во время «серкля» государь подошел ко мне и спросил о результате моей командировки. Окончив доклад, я замялся, не решаясь «при всем честном народе», состоявшем из высших сановников и придворных, докладывать о колбасе с сыром. Государь заметил мое смущение и со свойственной ему проницательностью вывел меня из замешательства, спросив: «Должно быть, Веселкин мне что-нибудь прислал?» Ответив утвердительно и доложив, в чем состоит посылка Веселкина, я рискнул прибавить, что обещал Веселкину вручить ее лично его величеству.

Государь улыбнулся и сказал: «Напишите Веселкину, что я его благодарю и что свое обещание вы исполнили, а пакет передайте графу Бенкендорфу».

После завтрака я отнес пакет гофмаршалу графу Бенкендорфу, который записал торжественно колбасу и сыр Веселкина в толстую книгу подарков, «на высочайшее имя приносимых», и после этого привезенные мною колбаса и сыр долгое время не сходили с царского закусочного стола.

* * *