В стенах города. Пять феррарских историй

— Будь у него чуть побольше терпения! — прибавляли они со вздохом и снова были искренни, снова искренне сожалели.

Говорили еще, что время, которое лечит все в этом мире и благодаря которому сама Феррара, к счастью, восстает из руин такой же, какой была в прошлом, — что время успокоило бы и его, помогло бы ему вернуться к нормальной жизни, снова встроиться в ее ритм. Но какое там, он предпочел уйти. Исчезнуть. Может быть, даже покончить с собой. Сыграть трагедию — и именно сейчас, когда сдав за хорошую цену освободившееся здание на улице Кампофранко и дав нужный импульс отцовскому предприятию, он начал бы жить в достатке, как синьор, и даже мог бы задуматься о создании новой семьи. Но нет. Терпения в его отношении было проявлено, скажем прямо, даже слишком много! Ведь чтобы стало ясно, с какой странной породой, с какой живой загадкой довелось иметь дело, было более чем достаточно уже эпизода с графом Скоккой, не дожидаясь всего остального…

VI

Вот именно, загадкой.

И все же если, за отсутствием более надежных указаний, люди бы вспомнили то ощущение абсурдности происходящего и в то же время некоего откровения, каковое в предвечерний час может вызвать в нас любая случайная встреча, то не увидели бы в эпизоде с графом Скоккой ровным счетом ничего загадочного, ничего, если разобраться, что не способно понять любое сколько-нибудь отзывчивое сердце.

О, как это верно! Дневной свет — томление, тяжелый сон души, «докучное веселье», как говорит Поэт. Но лишь только сойдет на землю час сумерек, равно пронизанный тенью и светом мирного майского вечера, — и вот уже вещи и люди, только что казавшиеся совершенно нормальными, безразличными, может статься, представятся вам теми, какие они есть на самом деле, может статься, впервые в жизни заговорят вдруг с вами о себе и о вас самих — и вас словно поразит молния.

«Что делаю я тут, рядом с ним? Кто он? И я, что отвечаю на его вопросы, позволяя себя вовлечь в его игру, — кто я такой?»

Те две пощечины, последовавшие за моментом немого замешательства, были возмущенным ответом на назойливые, хотя и вежливые вопросы Лионелло Скокки. Но ответом на эти вопросы мог стать и крик, нечеловеческий яростный вопль, который бы с содроганием услышал весь скрытый за нетронутыми, обманчивыми кулисами улицы Мадзини город, вплоть до пробитых бомбами городских стен.

Последние годы Клелии Тротти Пер. Мария Челинцева

I

Если вы назовете прекрасным — то есть обладающим особой умиротворяющей красотой — обширный архитектурный ансамбль городского кладбища Феррары, то рискуете быть высмеянным в лицо; нигде в Италии смерть никогда не получала особых дифирамбов. И все же, дойдя до конца улицы Борсо д’Эсте — узкой кишки длиной метров сто, стиснутой разросшимися кронами двух больших родовых парков, с мастерскими резчиков по мрамору и цветочными лавками в начале и в конце, — при неожиданно открывающемся виде на площадь Чертозы и расположенное по соседству с ней кладбище ощущаешь радостный, почти праздничный подъем.

Чтобы получить представление о том, как выглядит площадь Чертозы, вообразите пустую открытую лужайку, на которой расставлены тут и там несколько надгробий именитых евреев прошлого века: нечто вроде плаца. Справа шероховатый незаконченный фасад церкви Сан-Кристофоро и идущий широким полукругом до основания городских стен красный изгиб портиков начала XVI века, в иные дни нещадно палимый послеполуденным солнцем. Слева лишь невысокие крестьянские домики, каменные ограды вокруг больших садов, которых до сих пор много на северной окраине города: в отличие от строений напротив, эти не представляют ни малейшей преграды для длинных послеполуденных и вечерних солнечных лучей. В пространстве, заключенном между ними, мало что говорит о смерти. Даже две пары терракотовых ангелов, установленные на крайних портиках и изображенные ожидающими с небес сигнала, чтобы вострубить в уже приставленные ко рту длинные медные трубы, если присмотреться, вовсе не выглядят устрашающе. Они в нетерпении раздувают румяные щеки: четверо крепких парней из феррарских крестьян в изображении барочного скульптора.