В стенах города. Пять феррарских историй

— Я правильно сделала, что послушала вас. С вершины городской стены мы сможем насладиться действительно необыкновенным закатом, — умиротворенно сказала Клелия Тротти.

Бруно обернулся. Так, значит, она ничего не видела, в очередной раз ничего не заметила. И теперь она снова заговорила. Будто сама с собой. Будто преследуя сновидение. Всегда затерянная в своем одиноком, вечном мечтании тюремной заключенной.

Он вздрогнул.

Возможно, настанет день и она поймет, кто такой Бруно Латтес, подумал он, снова обращая взгляд прямо перед собой. Но если этот день и настанет, то, конечно, еще очень нескоро.

Однажды ночью в сорок третьем Пер. Ольга Уварова

I

С первого взгляда этого можно и не заметить. Но стоит посидеть несколько минут за столиком перед «Биржевым кафе», где прямо над вами нависает отвесная круча Часовой башни, а чуть правее выступает зубчатая крыша Оранжереи, чтобы это сразу бросилось в глаза. Речь вот о чем: летом и зимою, в солнечную погоду или в дождь — крайне редко те, кому надо пройти по этому отрезку проспекта Рома, шагают прямиком по залитому светом тротуару на противоположной стороне улицы, ровной линией тянущейся вдоль глухой кирпичной ограды крепостного рва. Если кто-то тут и проходит, то это может быть турист, заложивший указательный палец между страницами красного томика «Туринг клаба» и задравший голову, или заезжий коммерсант, который, зажав под мышкой кожаную сумку, спешит, тяжело дыша, в сторону железнодорожного вокзала; это может быть крестьянин из области, приехавший в город на рынок и, в ожидании послеобеденного автобуса на Комаккьо или Кодигоро, с явным смущением несущий свое тело, отяжелевшее от еды и вина, которыми он заправился вскоре после полудня в какой-нибудь харчевне в Сан-Романо. Это может быть кто угодно, но только не феррарец.

Так вот, приезжий проходит вдоль ограды, а сидящие в кафе напротив люди с усмешкою провожают его взглядом. Однако в определенные часы взгляды становятся особенно пристальными, дыхание замирает. За какие только воображаемые кошмары не бывает в ответе провинциальная скука и праздность? Будто бы камень тротуара напротив внезапно должно разорвать взрывом мины, детонатор которой неосторожно задела нога ни о чем не подозревающего приезжего. Или словно короткая очередь того же фашистского пулемета, который одной декабрьской ночью 1943 года именно там, под портиком «Биржевого кафе», уложил на тот самый тротуар одиннадцать горожан, может заставить неосмотрительного прохожего завертеться в том же кратком, жутком танце содроганий и конвульсий, который наверняка исполнили за мгновение до того, как упали замертво один поверх другого, те, кого История вспоминает как первых в хронологическом порядке жертв итальянской гражданской войны.

Разумеется, ничего подобного не произойдет. Не разорвется никакая мина, пулемет не станет вновь решетить пулями кирпичную стену. Посему приезжий человек, приехавший в Феррару, скажем, для осмотра ее художественных красот, сможет пройти мимо маленьких мраморных табличек с выгравированными на них именами погибших и ход его мыслей ничем не будет потревожен.

Однако порою кое-что все-таки происходит.

Неожиданно раздается голос. Речь идет о высоком, надтреснутом голосе, какой бывает у мальчиков на пороге половой зрелости. И поскольку исходит он из груди Пино Барилари, владельца одноименной аптеки, который, глядя из окна находящейся над аптекой квартиры, остается невидимым для всех тех, кто расположился за столиками внизу, под портиком, то для них он словно исходит с неба. Голос произносит: «Поаккуратнее, молодой человек!», либо: «Смотрите хорошенько, куда ступаете, синьор!», или же просто: «Эй!» И не то чтобы это был окрик, нет-нет. Слова эти звучат скорее как добродушное замечание, как совет, даваемый тоном человека, который и не ожидает, что к нему прислушаются, да и, в конце концов, не имеет большого желания заставлять себя слушать. Результат всегда бывает следующий: турист, или кто бы он там ни был, попирающий в этот момент избегаемый всеми тротуар, обычно продолжает свой путь, не подавая каких-либо признаков того, что услышал адресованные ему слова.

Зато, как я уже сказал, их прекрасно слышат посетители «Биржевого кафе».

Только покажется вдали незадачливый чужак, и тотчас разговоры становятся менее оживленными. Глаза устремляются к нему, дыхание замирает. Заметит ли он, собирающийся пройти там напротив, что совершает действие, от которого ему следовало бы воздержаться? Подымет он или нет в решающий момент голову от «Туринг клаба»? И главное: снизойдет ли сверху бесплотный, сюрреалистичный, иронично-печальный голос невидимого Пино Барилари? Возможно, да, а возможно, и нет. В ожидании часто присутствует нечто лихорадочное: как будто они все вместе ни много ни мало наблюдают за спортивным состязанием с особенно непредсказуемым исходом.

— Эй!