В степи и в горах

Бараны гибнут сотнями в метель, их засыпает снегом, а они стоят, прижавшись друг к другу, и блеют. Они гибнут в охваченной огнём овчарне. Тщетны крики чабана. Сбиваются овцы в кучу, словно ждут, когда стены и крыша обрушатся на них. Одна сила способна заставить их двигаться в буране, выгнать их из горящей овчарни — собака. Пуще смерти они должны бояться пастушеской овчарки, это назначение её.

Баран повернулся задом. В тот же миг вскочил Куцый, бросился. Подвигом были эти двадцать прыжков, подвигом большим, чем схватка с могучим чёрным волком. Каждый прыжок заканчивался такой подсекающей болью, что Куцый проваливался во тьму. Он настиг барана, схватил его за ногу. Челюсти его остались сомкнутыми. С криком проволочил баран его, бесчувственного, стряхнул и перемахнул через гряду. В страхе умчались за ним овцы и ягнята. За грядой барана перехватил Пёстрый пёс и добавил ему, так что баран влетел в отару, сшибая с ног встречных. Хороша наука — да коротка баранья память!

…Очнулся Куцый с клоком бараньей шерсти в пасти.

Поплёлся тихонько, подошёл к отаре и лёг. Так лёг, чтобы видеть чабана и отару.

В осенний день на поселковой площади стояли столы. Дымилось мясо в эмалированных тазах. Люди говорили речи, благодарили Кашкарбая за труд его жизни.

Сыну Даулету Кашкарбай передал пастушеский посох, гладкий, будто кость. С посохом, понимали люди, Кашкарбай передаёт сыну отару и могучего пса Куцего.

О чём говорил старый чабан сыну, за общим столом никто не слыхал.

Позже председатель сказал Даулету:

— Мне мой отец то же самое сказал, как отдавал мне отару: не падай с коня, сынок.

Даулет улыбнулся:

— Мне-то отец сказал, чтоб чаще отпускал к нему в посёлок Куцего.