В степях Зауралья. Трилогия

На следующий день Ераска, сидя на прицепе, наблюдал, как четыре лемеха, поднимая черные пласты земли, оставляли за собой ровный след. Старый бобыль радовался, как ребенок. Сколько силы унесла у него земля, принадлежавшая богатеям! Перепахивая старую межу, Ераска пустил лемеха глубже. «Пропадай, межи да грани, ссоры да брани, — подумал он и, захватив на ходу ком свежей земли, любовно растер его на ладони. — Как пух».

Трактор шел по просторному полю и, обогнув колок, исчез в дымке весеннего дня.

ГЛАВА 4

Из степей Казахстана дул знойный ветер. Земля затвердела. Всходы не показывались. Засохла трава, обмелели озера и реки. Голые стояли деревья. Червь поел листву. Запасов хлеба не было. В Зауралье начинался голод.

Осип выехал в уком, к председателю.

— Григорий Иванович, что будем делать? Хлеба нет, скот пропадает, как быть?

— А ты думаешь, рабочим легче? — спросил в свою очередь Русаков. — Они по осьмушке на день получают и работают у станков.

— Но мы-то как будем жить? — вырвалось у Осипа. — Мешочничать? Ехать в Славгород, менять барахло?

Русаков медленно подошел к Подкорытову.

— Коммунист, а рассуждаешь как обыватель, — сказал он жестко. — Раскис? Может, помощь тебе нужна от «Ары»[19], где засела разная сволочь? — Председатель укома прошелся по комнате. — Голод охватил Поволжье и другие районы страны. Так что ж, по-твоему, мы должны хныкать? Нет, этого не будет! — Григорий Иванович решительно пристукнул кулаком по столу.

— Я не хнычу, а советуюсь с тобой, — ответил сдержанно Осип. — Люди с голода пухнут.

Наступило гнетущее молчание. Русаков, закинув руки за спину, шагал по кабинету. Осип сидел повесив голову. В окне билась муха, тикали стенные часики.

Как бы сбрасывая с себя тяжесть, Русаков шумно передвинул стул и спросил деловито:

— Сколько осталось у тебя проса?

— На семена хватит.

— Пропусти через крупорушку и раздай людям. Скот перегони на камыш. С председателем волисполкома об отводе пастбища в низины я договорюсь. Еще что?

Осип молчал. Григорий Иванович сказал проникновенно.

— Не одному тебе тяжело, Осип, но… Надо стойко переносить трудности. — Голос Русакова окреп: — В муках отстояли власть Советов. Одолеем и голод!

Только Осип ушел, к Григорию Ивановичу вошел Шемет, радостно сообщил:

— Излишки хлеба у пепелинских и коровинских кулаков изъяты.

— Хорошо. Садись. Подводы, что ушли на станцию, охраной обеспечены?

— Где сейчас продотряд?

— В Березово.

— Так, — Григорий Иванович вынул из письменного стола бумагу и передал ее Шемету.

— Понятно? — принимая обратно письмо, спросил он.

— Да. Завтра с утра я выезжаю в Луговую.

— Кто у тебя в отряде из молодежи?

— Дороня Третьяков, Григорий Рахманцев… — начал перечислять Василий бойцов.

— Дороню, как опытного разведчика, направь к Новгородцеву: в районе Усть-Уйской орудует голубая банда. Она постоянно меняет места, милиция бессильна. Ликвидацию банды поручаю тебе и Усть-Уйскому военкому Новгородцеву. Держи с ним связь. У тебя еще что-нибудь?

— С овсом для лошадей плохо.

— Тут я не могу тебе помочь, — развел руками Русаков. — Проявляй инициативу на месте.

Утром продотряд Шемета двинулся к Луговой. Отдохнувшие за ночь лошади бежали крупной рысью.

— И подумать только: Семка Великанов стал главой банды, — размышлял Василий. — Батрачил у богатых казаков. В армии получил Георгия за храбрость и звание подхорунжего! И вот тебе на — бандит! Тут что-то не то! Как он переметнулся к бандитам? Диво!

На площади, перед домом станичного совета, стояла большая толпа женщин. Возле амбаров валялись разорванные мешки с пшеницей, на одном из них лежал связанный избитый милиционер. При появлении отряда поднялся шум:

— Не дадим вывезти хлеб!

— Самим жрать нечего!

— Вы немцам его отправляете, а мы с голода мрем!

— Гражданки, спокойно! — приподнявшись на стременах, Шемет оглядел женщин. — Этот хлеб взят у кулаков как излишки. Мы отправляем его в промышленные районы страны. Насчет немцев — это вранье.

— Ишь, как ловко поет! — раздался насмешливый голос. — А ты хлеб-то сеял? На готовое вашего брата много найдется. Поди, ложку за голенищем привез. На-ко покушай! — Баба повернулась спиной к Шемету и, наклонившись, задрала юбку: — Скусно аль не ндравится?

Толпу охватил дикий восторг, неудержимый хохот.

— Ой, бабоньки, умора. Дарья-то что удрала. Ха-ха!

— Извольте, грит, кушать, ха-ха-ха!

Лицо Шемета потемнело. Рванув коня за повод, он на всем скаку занес над бабой нагайку. Взвизгнув от испуга, та одернула юбку и юркнула в толпу. Василий дышал тяжело.

— Дрянь этакая! Издеваться над нами вздумала? Мы враги, что ли, пустоголовая? — разыскав глазами бабу, спросил он хрипло и вытер рукавом гимнастерки вспотевший лоб.

Толпа притихла.