В стороне от большого света

Было десять часов вечера. Только Анфиса ушла, он подал мне большой пакет конфект и сказал:

— На-ка, вот тебе… спрячь, не показывай.

— Благодарю вас, но зачем же прятать? Если и тетушка узнает, она, верно, рассердится.

— Уж ты слушай меня. Я знаю, что говорю. Я нарочно выпроводил Анфису, чтобы с тобой посидеть. Садись сюда, поближе.

— Нет, зачем?

— Экая глупенькая! Да ведь я тебя не укушу. Отчего ты меня боишься?

— Я вас не боюсь, но…

— Но, но! ну что но! — сказал он, передразнивая меня приторно. — Видишь, ножонку-то выставила — экая маленькая, точно птичья… Вот спрятала. А поди-ка, мужа бы не стала дичиться! Ну-ка, поцелуй меня так, как бы ты его поцеловала… Что плечиками-то пожимаешь? Думаешь, влюбился старый дядя… Ну и влюбился; ну что ж такое!

— Ведь не с ума же вы сошли, да и я не помешалась, чтобы думать такие вещи.

— Послушай-ка, что я тебе скажу: я получу наследство от брата, тетка твоя заплатит мой долг, потом я уеду в Малороссию, а ты и приезжай ко мне жить; я тебя, как герцогиню, буду утешать.

— Господи Боже! — сказала я наконец, потеряв терпение, — скажите, ради Бога, чем я имела несчастье внушить вам такие мысли?

— А вот этими глазенками.

— В какое ужасное положение ставите вы меня!

— Ничуть не бывало. Как бы ты была умнее, так поняла бы, что надо наслаждаться жизнью. Это тебе старые бабы натолковали разных глупостей…

— Оставьте меня в покое, возьмите ваши конфекты, они у меня в горле остановятся.

— Упряма ты, как черт, как я посмотрю! Тебе судьба счастье посылает, а ты рыло воротишь. Вот я тетушке-то твоей скажу, что я принес тебе конфект, а ты выдумала, что я влюблен в тебя. Пусть она полюбуется, какие чистые взгляды на вещи у семнадцатилетней девушки.

Я ничего не отвечала, только, вероятно, в моем взгляде многое сказалось.

— О, какая королева! не убей взглядом! Ну, полно, не сердись, не скажу; только будь поласковее.

Я стояла молча. Послышались шаги Анфисы. Он поспешно спрятал конфекты под диван и вышел. Сальная свеча нагорела, Анфиса сняла с нее и пытливо посмотрела на меня.

— Что тетушка? — спросила я, стараясь скрыть волнение.

— Ничего, проснулись. У вас дядюшка все время сидел?

— Да.

Она многозначительно сжала губы, и без того тонкие.

— Видно, дядюшке-то весело с молоденькою племянницей. Это он так полюбил вас с нашей поездки в город. Прежде и не подходил к вам. Что значит одним-то на неделю остаться!..

— Анфиса Павловна! — сказала я с упреком.

— Полноте! — сказала она строго, — не надуете вы меня! Я все вижу, стыдно вам!

— Не смейте мне этого говорить! — вскричала я почти с бешенством, — не смейте говорить ни слова! А то все полетит в вас, я не ручаюсь за себя в эту минуту.

— Господи помилуй! — сказала она, оробев и отступая к дверям. — Да вы никак помешались! А это что? — вскричала она и с быстротою кошки прыгнула к дивану и вытащила оттуда проклятые конфекты.

— Возьмите их себе, — сказала я уже спокойно и твердо!

— Мне не нужно! А к чему вы спрятали их? Нет, ведь перед Татьяной Петровной я за вас ответчица! Как бы все было чисто да хорошо, не стали бы вы их прятать, не приносили бы вам их крадучи! Эки хитрости! меня нарочно выслали! Прекрасно! Я это все тетеньке передам, чтоб после мне не отвечать.

— Завтра я сама все передам тетеньке и ни минуты не останусь под кровлей этого дома, — сказала я.

— Куда же вы пойдете?

— Куда-нибудь, мне все равно.

— Полноте! вы себя погубите, — сказала она смягчаясь.

— Не я себя погублю, а другие, да накажет их Бог!

— Да вы поставьте себя на мое место, что бы вы сделали?

— Я бы наперед узнала правду, а не заключала по одним неверным признакам…

— Да Христа ради, объясните вы мне.

— Что мне вам объяснять? вы перетолкуете по-своему. Вы не хотите верить в добро, у вас нет сердца. Вы меня ненавидите, Бог знает за что, и стараетесь мне вредить.

— Да кто это вам надул в уши, что я вас ненавижу? Нам нечего делить: что мне вас ненавидеть? Вы сами не хотите мне открыться… Вот хоть бы теперь, не потакать же мне этаким проказам.

— Эти проказы дорого мне обходятся. Ваш хваленый генерал — подлец!

— Это вы дядю-то так!

— Разве я виновата, что он преследует меня? Ну что бы вы стали делать на моем месте? Если бы вам при малейшем намеке грозили все свалить на вас же и вас же очернить?

— Ай! и вправду, какое ваше положение… Как же быть? надо тетеньке сказать.

— Ведь это убьет ее. Да и нас же обвинят. Для этого человека нет ничего святого. Скажите! Вы себе наживете непримиримого врага, потому что Татьяна Петровна не вытерпит, все скажет ему. Все, что вы можете для меня сделать — не оставляйте меня одну.

— Да, пожалуй, отчего же! Уж если вы мне все откровенно открыли, так я подлости не сделаю. Ведь уж и я вам скажу всю правду: он прежде и за мной волочился… Да я ему нос наклеила, — прибавила она самодовольно.