В стране чайных чашек

– Да, – согласилась Дария. – Именно так. – Ее глаза неожиданно наполнились слезами, голова кружилась, к тому же от крепкого чая ее слегка подташнивало. Кровь снова прихлынула к лицу, по спине побежали струйки пота. «Приближение менопаузы», – сказала бы Кавита, но Дария знала, что дело в другом.

Они одновременно сделали по глотку из своих чашек и посмотрели в окно.

– Мне было очень приятно с тобой познакомиться, – сказал наконец Сэм, и Дария притворилась, будто разглядывает опустевший чайник. Ее спутник попросил счет и полез за бумажником. Когда они уже собирались уходить, он отодвинул ее стул, и тот громко заскрежетал по кафельному полу – ведь на его ножках не было теннисных мячиков.

– Желаю удачи, – сказала Дария.

Ничего другого ей просто не пришло в голову.

38. До́ма

В погожие теплые дни, которых становилось все больше, Мина ходила рисовать в парк Риверсайд. Свежий воздух, солнце и веселое журчание реки помогали забыть о тоскливых, бессолнечных зимних днях. Для работы Мина облюбовала травянистую лужайку на берегу. Там, под большим старым дубом, она ставила мольберт, доставала кисти и краски и ждала вдохновения.

Так было и сегодня. Уставившись на холст, Мина вспоминала Народный парк в Тегеране, а смешивая на палитре краски, старалась получить тот особый оттенок зеленого, который бы наиболее точно соответствовал ее нынешнему настроению.

Со дня их последнего телефонного разговора с Рамином – разговора неестественного, вымученного, тяжелого для обоих – прошло уже несколько недель, и Мина решила, что должна забыть его и жить дальше, как будто никакого Рамина не существовало в природе. То, что они почувствовали – или вообразили, что почувствовали, – во время трех коротких встреч в Тегеране, никак не хотело вписываться в их жизнь в Америке, в реальном мире. А значит, будет лучше, если она выкинет Рамина из головы. И Мина честно старалась не думать о нем, но забыть место она не могла. И единственным способом избавиться от навязчивых воспоминаний было попытаться нарисовать Народный парк, нанести на холст абсолютную красоту опавшей листвы, падающего снега и черных стволов с шелушащейся корой. Вот уже несколько недель она пыталась изобразить на холсте старую чинару, но результаты ее почему-то не удовлетворяли. Будущей картине не хватало главного, и она никак не могла понять – чего именно.

Мина работала уже больше часа, когда позади нее зашуршала трава и чей-то голос сказал:

– Это потрясающе! Именно таким он мне снился, этот парк!..

Рука Мины застыла в воздухе. В мягком баритоне, раздавшемся за ее спиной, звучали те же интонации, которые согревали ее, пока она стояла, прижавшись спиной к шершавой коре. Чувствуя, как быстро-быстро забилось ее сердце, Мина обернулась, но говорившего скрывал ствол дуба, а заглянуть за него она не решилась – только крепче сжала в кулаке кисть, боясь, что может уронить ее в траву.

– Надеюсь, ты не против, что я пришел сюда?..

– Я… нет… То есть я не ожидала… Как у тебя дела? – спросила она.

– Ах, Мина, напрасно я мешкал так долго. Просто я вдруг почувствовал, что мне очень нужно тебя увидеть. Чтобы сказать…

– Сказать что?

– Я хотел тебе сказать… Мне так жаль, Мина! Я знаю – я все испортил, когда говорил с тобой по телефону.

– Не надо извиняться, – сказала Мина. – Я и сама…

– Мина, прошу тебя… – перебил Рамин. Наконец-то он вышагнул из-за дерева и оказался прямо перед ней. Всего полчаса назад Мина сожалела об их пустых, натужных телефонных разговорах, но теперь она буквально приросла к земле. Одного взгляда на то, как он стоит, чуть расставив ноги, словно подросток, и сложив руки на груди, оказалось достаточно, чтобы она растаяла. Ей не хотелось сдаваться слишком быстро, но, заглянув в его глаза, Мина увидела, что они полны печали.

– Что случилось, Рамин?

– Моя бабушка… Она умерла несколько недель назад.

Он очень старался держать себя в руках, но его лицо перекосилось от боли. Мина хорошо знала, как выглядит горе, и способна была разглядеть его в другом, но сейчас ничего выискивать было не нужно: чувства Рамина буквально лезли в глаза, и она тоже ощутила горечь и сосущее чувство пустоты под ложечкой, которые сопутствуют потере близкого человека. Все это Мина испытала в течение доли секунды – как забытый вкус, который вдруг возвращается к тебе в самый неподходящий момент.

– Мне очень жаль, – только и сказала она.

Потом Мина подняла голову и посмотрела на покрытые молодыми листьями ветви дуба, которые простирались над нею словно кружевной полог. Она хорошо помнила то дерево, под которым они стояли зимой, в декабре, в другом мире, помнила огнецветные листья и холодный ветер на щеках, помнила Стражей, которые словно стая стервятников караулили их на соседней аллее.

– Хорошо, что ты успел с ней повидаться, – добавила она. – Несмотря ни на что.

– Давай… давай присядем, Мина.