В стране чайных чашек

Некоторое время Мина вертелась с боку на бок, потом не выдержала и включила телевизор. Показывали какое-то ночное ток-шоу. Ведущий в дорогом костюме высмеивал президента, аудитория то и дело разражалась хохотом или принималась аплодировать. Мине до сих пор бывало не по себе, когда американцы начинали критиковать своего лидера. Здесь, впрочем, им это сходило с рук, но в Иране правила были совершенно другими… А ведь именно туда она собиралась!

Надо позвонить брату, решила она.

– Как прошел обед с очередным ухажером? – спросил Кайвон.

– Кошмарно. Впрочем, как и всегда. Я не знала, куда деваться от стыда, да и он тоже… Надо это как-то прекратить, иначе я просто не выдержу, – пожаловалась Мина.

– Не переживай, сестричка. Маме это скоро надоест, и она найдет себе другое занятие. Эта ее затея с таблицами и баллами – это же курам на смех!

– Я знаю. – Мина вздохнула. Разговор с Кайвоном немного ее успокоил – она всегда была ближе к нему, чем к Хуману. Возможно, это получилось из-за разницы в возрасте – Кайвон был старше ее на три года, а Хуман – на шесть, но, скорее всего, причина крылась в другом. Ее братья были слишком разными: Кайвон отличался добродушием и оптимизмом, граничившим с беззаботностью, и всегда умел рассмешить Мину, да и любого другого человека тоже, находя смешные стороны в самых серьезных ситуациях. Хуман же был более серьезным и даже немного мрачноватым, что, впрочем, не мешало ему оставаться внимательным и любящим сыном и братом. К сожалению, теперь, когда он работал врачом, служебные обязанности оставляли ему не слишком много времени для разговоров по душам, к тому же он был женат, и семейные заботы поглощали весь его досуг.

– Но ведь она не подыскивала невест ни тебе, ни Хуману! – сказала Мина. – Не так ли? Хуман женат на американке, и он нашел ее сам. Твоя подружка тоже из Бруклина. Почему я одна должна выйти замуж непременно за идеального иранца? Это… это какие-то двойные стандарты, тебе не кажется?

– Ты – мамина любимица, – рассмеялся Кайвон. – Естественно, ей хочется устроить тебя получше. Она хочет видеть тебя счастливой. У нее это что-то вроде навязчивой идеи.

– Разве мало того, что я учусь в бизнес-школе? Знаешь, Кайвон, я много думала, и у меня появилась одна мысль. Я бы хотела…

– Только не начинай сначала! – перебил Кайвон. – Ты сама знаешь, что профессия художника не для тебя. Не в том смысле, что ты не сможешь стать хорошим художником, просто… Нам в нашем положении нужно что-то более реальное. Более надежное… В общем, не зацикливайся на этом. В детстве у каждого из нас была своя мечта, я, например, мечтал стать профессиональным футболистом, а стал юрисконсультом по контрактам. Такова жизнь, сестричка. Нам всем приходится делать выбор, без этого не обойтись, но ты не переживай. Сама увидишь, все обернется к лучшему. А теперь – спокойной ночи.

И прежде чем Мина успела рассказать брату о своем желании посетить Иран, он попрощался и повесил трубку.

Вот и надейся после этого на любимого братишку!.. Вздохнув, Мина подошла к столу и взяла в руки фотоальбом, который достала из шкафа перед пробежкой. Это был единственный альбом с семейными снимками, сделанными еще в Иране. Везти его с собой было рискованно, но Дарие, к счастью, пришло на ум спрятать свои фото за фотографиями детей, чтобы на таможне их не конфисковали, потому что на них она была без хиджаба. Снимок в бикини она засунула за фотографию Хумана, сидящего на детском высоком стульчике, снимок в саду, где она смеялась, держа под руку Парвиза, и ее длинные волосы развевались на ветру, Дария спрятала под фотографией Кайвона, играющего в футбол. Что касалось ее студенческих фотографий, на которых она была запечатлена с книгами в руках, в шелковой блузке и развевающейся юбке, то они были спрятаны под снимками детских рисунков Мины.

Этим альбомом Мина особенно дорожила. Он связывал ее с прошлым, которое с годами представлялось все более сказочным. На снимках она узнавала ту мать, которую знала когда-то. Тогда ее волосы были черными, а не рыжими, а в карих глазах светились радость и надежда. На снимках Дария выглядела счастливой, уверенной в себе, а не усталой и чужой. Она носила жакеты а-ля Джеки Онассис и шляпки-«таблетки», ничем не напоминая располневшую иммигрантку из Квинса. Вот Дария возле фонтана – черные волосы развеваются, а из коляски выглядывают крошечные головы Кайвона и Хумана. Вот она в Лондоне, машет фотографу с верхней палубы красного двухэтажного автобуса. Вот они втроем в Стамбуле, на фоне Святой Софии. В те времена им не нужны были визы – тогда мир еще не считал каждого иранца опасным террористом.

Перевернув страницу, Мина долго разглядывала одну из самых своих любимых фотографий: Дария на больничной койке прижимает к себе новорожденного младенца, плотно закутанного в связанное Меймени одеяльце. Это было ее первое фото с матерью, и она часто его разглядывала, но только сейчас Мина обратила внимание, какое у Дарии усталое и счастливое лицо.