В стране Черного Лотоса

Его взгляду открылось сооружение, которое из-за своей величины не было полностью проглочено джунглями. Огромная скала, возвышавшаяся над лесом, некогда была превращена в храм: массивные каменные блоки обрамляли вход в пещеру — частью природную, а частью рукотворную. Древние зодчие усердно поработали над каменной глыбой, придав ей форму луковицы, над которой возвышался длинный шпиль. Вся площадь стен храма и шпиля — от вершины до галерей у подножия — была плотно покрыта рельефными изображениями.

Что именно изображали эти рельефы, сказать было трудно, особенно с первого взгляда. Кое-где сквозь листву виднелись части человеческих фигур в натуральную величину. Одни персонажи вели ожесточенные сражения, другие же предавались плотским, чувственным утехам. Конан предположил, что эти картины были фрагментами эпоса, рассказывающего о войнах, деяниях и отдыхе прародителей племени, поставившего храм, и их человекоподобных богов. Проследить сюжет и разобраться в картинах было невозможно — нижние ярусы рельефов сплошь покрывали лианы и лоза дикого винограда. Растения оплетали головы и тела персонажей, как бы стараясь не дать этим фигурам ожить, а заодно и понадежнее скрыть их от посторонних глаз.

Но храм не выглядел заброшенным. Расчищенная дорожка и каменные ступени вели ко входу. Более того, в храме были люди. Почти у самого входа плясал на камнях солнечный зайчик. Его мог отбрасывать лишь один предмет — начищенный наконечник копья или клинок другого оружия. Присмотревшись, Конан разглядел рядом с ним другое светлое пятно — лицо человека, внимательно вглядывающегося в окружающие заросли. В довершение всего со стороны храма донесся запах дыма, ароматизированного ритуальными благовониями.

Шепотом и жестами Конан приказал Юме и туранцам занять позицию около основания храмовой лестницы и ждать сигнала к атаке. Сам же он так же беззвучно спустился ниже по склону и нырнул в заросли, уходя в сторону от своих товарищей.

Некоторое время о передвижении киммерийца можно было догадываться лишь по слабому колыханию веток. Затем массивная фигура Конана показалась у подножия каменной стены храма в стороне от входа. Не останавливаясь, уроженец горной Киммерии полез вверх, подтягиваясь на оплетающих стену лианах и упираясь ногами в каменные барельефы богов. Он делал это так же легко и бесшумно, как пробирался по джунглям, хотя любой другой человек не сумел бы подняться по такой стене без надежно закрепленной наверху веревки и уж по крайней мере не производя лишнего шума.

Киммерийца же нисколько не пугало то, что время от времени его ноги срывались с гладких, ненадежных выступов и повисали в пустоте и что в его руках то и дело оставались обрывки непрочных лиан. Прижимаясь всем телом к каменным богам и героям, он словно сливался с ними, становясь еще одним персонажем древних мифов и легенд, вырубленным из более светлого камня.

Добравшись до узкого балкона, опоясывающего храм, Конан быстро пробежал по нему и оказался над портиком, прямо над входом в гигантский купол. Здесь, среди остатков обрушившихся скульптур и пыльных зарослей кустов, пустивших корни прямо в крыше нависающего над дверным проемом козырька, он затаился, пытаясь вычислить точное местоположение часового. Того не было видно. Скорее всего, он отошел подальше в глубь сумрачного коридора. Подтянувшись на руках, Конан вплотную приблизился к краю козырька и, раздвинув последние прикрывающие его ветки, заглянул вниз.

В этот же момент оттуда раздался звук неторопливых шагов. Конан, опасаясь, что может выдать себя любым неосторожным движением, так и застыл, перегнувшись через карниз, словно голова какой-нибудь рухнувшей на портике статуи.

Часовой, ничего не подозревая, подошел к краю прикрываемой тенью козырька площадки, облокотился на каменные перила, ограждающие ее, и внимательно осмотрел окружающие заросли и ведущую к храму лестницу. Обе его руки упирались в камень перил, а бронзовый тесак висел, вставленный в веревочную петлю на поясе.

Словно тень смерти, нависал над часовым киммериец. Одной рукой ему ничего не стоило схватить стоявшего под ним солдата за волосы и кинжалом, сжатым во второй, перерезать тому горло, не производя при этом лишнего шума.

Но некое чувство благородства, смутное подобие древнего рыцарского кодекса, не одобрявшего нападение со спины, заставило киммерийца изменить план действий. Перевернув кинжал клинком вверх, он, коротко размахнувшись, ударил часового рукоятью по темени, оглушив его, видимо, на долгое время.

Спрыгнув на площадку, Конан успел подхватить медленно оседающее тело и тихо уложить его на камни.