Каждый вечер зажигала я лампу и направляла рефлектор на приспособление точно так же, как делал он. Как хорошо было сидеть и думать, что все эти насекомые летят сюда на свет, как будто здесь ждет их сам Сергей Сергеевич!
Так и лето прошло. Наступили дни осени, холодные и ненастные. Завыл ветер. Рано стало темнеть. Уныло хлопали ставни. Сергей Сергеевич все не возвращался. Я закрыла окна, забила ставни.
Сюда я уже не приходила, и луч света не проникал через эти окна.
О чем еще говорила Надежда Александровна? Не помню. Она о чем-то спрашивала, но я не слышал ее слов. Мне было не до этого. Долетали одни обрывки:
— Что вы ищете здесь на полу? Вам дурно? Не уйти ли вам отсюда?.. Вот я стерла пыль со стула. Садитесь же, отдохните!.. Что случилось?
Я не мог ответить ей.
А случилось вот что. Чтобы лучше рассмотреть какой-то чертеж, я смахнул пальцем мертвую бабочку, лежавшую на этом чертеже. К своему удивлению, я заметил, что со спинки бабочки скатилась на. пол тоненькая крошечная трубочка. Что же это такое? Эта трубочка походила на ту… Да, да… на ту самую, что скатилась с бабочки Мертвая голова у меня в номере гостиницы «Волна» в день моего приезда!
Тут я пришел в себя и обратился к Булай:
— Надежда Александровна, позвольте мне остаться здесь одному на время… Мне надо сосредоточиться…
— Если это нужно… — тихо сказала Надежда Александровна, — если это нужно, я уйду! Буду ждать вас внизу, Григорий Александрович.
Она ушла.
Я кинулся к столу Думчева. Там лежала лупа. Стерев с нее пыль, я стал разворачивать трубочку-письмо. Тот же самый почерк, что и в первом письме. Такая же грубая оберточная бумага. Несмотря на то что прошло более сорока лет, бумага хорошо сохранилась и не рассыпалась от прикосновения. Безусловно, она была пропитана каким-то особым составом.
И тут я заметил: такие же точно трубочки были привязаны к другим бабочкам.
Вникнуть, вчитаться, разобраться, понять текст этих странных, загадочных посланий! Годы не зря пронеслись над ними: чернила выцвели, бумага приняла такие оттенки, что отдельные буквы точно растаяли. Долго я изучал с лупой в руке эти документы. Но чем дольше изучал я и сопоставлял слова, тем более терялся в догадках, упускал всякий смысл этих выцветших хартий. Я ничего не понимал.
В самом деле, что могли обозначать эти слова, часто повторяемые во всех письмах: «Надечка! Несчастный случай… чай… ложечка… рассеянный… сахарный песок… порошок… обогащу человечество… доктор Думчев… сорокопут… но пилюли... но крупинки, чай… возвратный рост… сорокопут… координаты… Ах, растет мое время… не тронь… остановись… время… одну крупинку… триста шагов… сто шагов… пилюля… рост… чай… Заклинаю, не касайся порошка… Нахожусь координаты…»
Эти слова были в беспорядке разбросаны по всем письмам. Какое хаотическое, неожиданное чередование непонятных слов! Но во всех письмах непременно и точно в строгом порядке стояли рядом слова: «Не касайся порошка… Три… одну доставь». И еще я обратил внимание на то, что координаты в письмах, насколько можно было разобрать, были именно те самые, что приводились и в первом письме: координаты города Ченска.
Чем более я пытался проникнуть в тайный смысл совершенно непонятных выражений, тем более у меня в голове рождались все новые и новые предположения и догадки.
Я не мог больше оставаться в лаборатории. Мне надо было остудить и направить неожиданно поднявшийся вихрь чувств, переживаний, соображений в какое-то ясное и точное русло. Я собрал все письма Думчева. Из лаборатории я взял с собой его сильную лупу и направился к выходу.
Медленно спускался я из лаборатории по деревянным ступенькам и говорил себе: «Здесь что ни шаг — загадка, тайна. Но я разгадаю эту тайну. Отыщу этого Думчева, спасу человека, который обещает обогатить мир открытиями».
С этим чувством я вошел в кабинет Булай. Я не стал тревожить эту старую женщину и снова промолчал о письмах Думчева. Но я сказал Надежде Александровне Булай:
— Доктора Думчева я найду! Обещаю. Я сделаю все, что в моих силах.
И мы сердечно простились.
Душевное состояние мое было такое, будто я по чьему-то приказанию шел с рогатиной на медведя.
Сложное решение сложного вопроса
Душевное состояние мое было такое, будто я по чьему-то приказанию шел с рогатиной на медведя.
Ни на кого не глядя, не замечая, утро ли сменилось полднем или уже наступил вечер, я бродил по улицам: ум и сердце был» заняты странной, горестной и. загадочной судьбой изобретателя.
Я повторял непонятные тексты писем, проверял и сопоставлял слова этих писем с подробными рассказами Булай, я уходил все глубже и глубже в жизнь доктора Думчева.
Мне казалось, что вот еще одна минута, одно только мгновение, одно движение мысли — и я дойду до самого зерна событий и откроется мне тайна доктора Думчева. То, что человеком загадано, другим человеком всегда может быть разгадано. Так говорил я себе.