«Ученые! Не на папирусах и не на пергаментах вы сегодня пишете свои труды, а на бумаге из древесной массы.
Так не забывайте: бумажные осы подсказали человечеству, что бумагу можно готовить из дерева, а не из тряпья. И с этого дня великая экономия в расходовании средств на такую бумагу многократно увеличила распространение науки и знаний».
Так заканчивался конспект доклада Думчева.
Откуда эта радость?
Лет до ста расти нам без старости
Год от года расти нашей бодрости.
«Все верно, но все поздно!» Я написал эти слова на обложке рукописи Думчева.
Горечь! Грусть!
Довольно! Пора уезжать! Я начал укладывать чемодан. Да, конечно, Думчев — бесстрашный путешественник по неизвестной стране, но он опоздал.
В нашей стране так заботливо помогают росту всего хорошего, нового. Но кто даже в нашей стране сможет хоть чем-нибудь, хоть как-нибудь помочь Думчеву? Да и чем ему помочь? Опоздал!
Да! Надо положить обе рукописи на самое дно чемодана, а то они сомнутся…
Вот уже и вечереет… Не закрылась ли библиотека? Надо сдать книги — я уезжаю. Переложу вещи потом.
Я вышел из гостиницы, а рукописи Думчева оставил на столе в своем номере.
Чуть моросил дождик. Людей на улице не было видно. По небу шли густые серые облака. Было сыро и ветрено.
Что я напишу Думчеву из Москвы?
Сдать его рукопись в редакцию? Но в ней нет открытий. Ах, зачем я, не подумав, только в одном горячем порыве сердца обнадежил, воодушевил Думчева? Зачем вызвался отвезти в журнал его доклад? Думчев мне поверил. Он верит, что изумит мир открытиями. А рукопись из редакции ему вернут. Может быть, напишут: «У вас есть интересные сопоставления форм инстинкта в мире насекомых с техникой, создаваемой умом человека. Вместо того чтоб «открывать давно открытое», напишите занятную книжку для детей».
Я вспомнил рассказ одного писателя о старике с большой седой головой и лицом цвета пергамента. Этот старик когда-то бродил по захолустному городку и десятки лет пытался всем доказать, что он открыл какие-то совсем новые приемы и методы исчислений. Но его никто не слушал. Однажды приезжий студент-математик взял его записи и увидел, что старик «открыл» давным-давно открытую таблицу логарифмов.
Старик не без труда убедился в правильности слов студента. Он поблагодарил его и ушел к себе домой. Но в тот же день его нашли мертвым. Такова история старика.
Было уже совсем темно. Я сдал книги и вышел из библиотеки. Низкие тучи висели на небе. Какими одинокими показались мне огни фонарей на улице!
С каким грустным чувством спускался я с высокого, мокрого и скользкого крыльца библиотеки!
Лишь потом я узнал от Булай, что как раз в это время Думчев спешил ко мне — спешил радостный и счастливый.
От библиотеки до гостиницы всего две улицы и переулок. Но мы разминулись.
Думчев меня не застал в гостинице. И случилось то, чего я сам не ждал и не предполагал.
От Булай я узнал все, что произошло с Думчевым в этот день.
Часа за три до вечера Сергей Сергеевич, сопровождаемый, как обычно, Надеждой Александровной, вышел из дома и вдруг остановился у одного здания. Это была школа. Сюда подъехала грузовая машина. Вся зеленая, с ветками зелени. На крыльцо выбежали ребята с веселыми криками, с шумным смехом.
— За нами приехали! За нами! В лагерь!
И на лице Булай, когда она рассказывала об этом, выразилось крайнее недоумение:
— Почему Сергей Сергеевич остановился? Все смотрит, смотрит и не может насмотреться. Точно никогда не видел, как пионеры уезжают в лагерь.
(Тут надо сказать, что Надежда Александровна Булай так еще и не узнала, откуда прибыл Сергей Сергеевич. Она не хотела тревожить его расспросами. А я так и не успел и не знал, как ей рассказать об этом.)
Сергей Сергеевич увидел, как высокая белокурая девушка спустилась с крыльца и скомандовала:
— Смирно! К выносу знамени приготовсь!
И когда мимо затихших ребят, быстро построившихся в линейку и взметнувших руки в салюте, под звуки двух фанфар и маленького барабана стали проносить знамя, трепещущее красное знамя с золотыми буквами, лицо Сергея Сергеевича изобразило гордость и почти восторг.
Он все вглядывался в глаза ребят, серые, голубые, карие, черные глаза, такие лучистые, бойкие, блестящие. Эти глаза пристально провожали свое пионерское знамя.
Потом знамя погрузили на машину, и сразу все смешалось, зашумело, засмеялось. Ребята, обгоняя и опережая друг друга, кто как мог со всех сторон стали взбираться на машину. Шофер выскочил из кабинки и стал подсаживать младших. Но одна девочка, совсем маленькая, крикнула:
— Я сама! Я сама!