В Стране Дремучих Трав

В лабораторию тихо вошла Булай. Она переглянулась со мной: почему «шершень»?

Но я догадался: инструмент был с иглой. Как жало.

Соседка подала самовар, стали пить чай. Сахар был кусковой, и Думчеву протянули щипцы. Он взял их в руки:

— Жук рогач!

Откуда-то донесся гудок.

— Чай, пароходом прибыли? — спросила соседка.

— Пароходом? — переспросил Думчев. — Пароход!.. Значит, все еще пар? А личинка стрекозы — ракетный двигатель?

Булай и соседка посмотрели на него с удивлением.

Тут мне вспомнилась запись, сделанная рукой Думчева на одной из карточек в этой лаборатории: «Циолковский… личинки стрекозы…» Вспомнилось замечание Думчева на острове Великого потока, когда я смотрел на плавное движение личинки.

Наконец-то мне стала понятна его мысль, но стала ясна и его большая ошибка.

Вовсе не простым вбиранием и выталкиванием воды, как у личинки стрекозы, обуславливается движение реактивного двигателя. Ракета перемещается в пространстве, выталкивая массу сжатого газа, который выделяется при сгорании топлива внутри нее.

Самовар заглох. Соседка унесла его подогревать.

Думчев оглядел всех и сказал:

— Спасибо за тишину! Они ко мне придут… Не сразу, но они придут… нормальные масштабы!

— Какие масштабы? — спросила Булай.

— Ради бога, не спрашивайте меня ни о чем. Я привыкну… Мне так трудно… не задавайте вопросов. — Доктор Думчев опустил голову.

Наконец он встал и начал ходить по лаборатории. Я внимательно следил за ним и видел, что шаги его становятся все тверже, уверенней и соразмерней с обычным шагом человека.

Он подошел и тронул рукой футляр скрипки. Взял скрипку, прижал к плечу. Но не играл. О чем он думал?

Послышался тихий-тихий поющий голос. Я сразу не догадался, кто это поет.

В дальнем углу, сидя на табуреточке, прижавшись спиной к стене, Надежда Александровна Булай тихо-тихо пела:

…Буря мглою небо кроет.
Вихри снежные крутя…

Она пела так тихо, точно разговаривала сама с собой. Это было не пение, а воспоминание.

Она невеста — большая, коса, соломенная шляпа, широкие поля и синяя лента. Тихий весенний вечер. Цветет сирень. А завтра венчание. Она идет и оглядывается. А из окна этой башенки глядит ей вслед, молодой Думчев, и льется, льется этот любимый мотив…

То как путник запоздалый
К нам в окошко застучит…

Так пела она.

И по мере того как она пела, лицо Думчева прояснялось. Точно в нарушенный строй его переживаний родили какие-то живые поправки, входили, и ставили все на место. Мне казалось, что его сознание, его ощущения приобретали свои прежние, давно забытые нормы.

Нервным жестом он протянул руку и повел смычком по струнам.

Он старательно и настойчиво отбивал такт ногой, следил за пением Булай и весь ушел в этот процесс постижения мелодии.

Эту песню, этот давно знакомый мотив он теперь заново постигал. Вот-вот — и любимая песня поможет ему вернуться к прежней жизни.

А Булай пела все яснее и громче.

Скрипка Думчева вторила ей все точнее.

— Так! Так! Хорошо! — говорила Надежда Александровна, покачивая головой.

Глаза ее смотрели куда-то вдаль, а по щекам текли слезы.

Я отошел к дверям: мне было трудно, очень трудно.

Прижавшись к косяку, соседка неслышно плакала. Тихо и скорбно качая головой, она шептала:

— Запоздалый жених! Запоздалый! Запоздалый!

Глава 60 КОГДА ТРУДНО УЗНАВАТЬ ДАВНО ЗНАКОМЫЕ МЕСТА

Ночь, как ночь, в улица пустынна,

Так всегда.

А. Блок

Была поздняя ночь, когда я тихо, только кивком головы, простился с Булай и Думчевым.

Я вышел из дома и долго стоял на знакомом крыльце.

Мне нужно вспомнить что-то важное, самое главное… Но что. именно?..

Я хорошо знал дорогу к своей гостинице. Но теперь все кругом мне казалось незнакомым, и я долго приглядывался и соображал, пока уяснил себе, куда нужно идти.

Сделал шаг, другой и остановился.

Глухой шум листвы, свесившейся через забор на улицу, испугал меня. Что это? Вдруг я почувствовал себя в Стране Дремучих Трав. Мне надо кого-то искать, кого-то спасать. Скорей! Скорей! Тревога и беспокойство охватили меня…

Потом опомнился и тихо побрел дальше. Надо мной было. небо, такое глубокое, звездное, спокойное. Глубокая ночь тихого маленького городка. Какая тишина! Но почему, мне кажется, что тишину эту разрывают шумы, звуки, шорохи и звоны? Не потому ли, что настороженность, напряженность и ощущение близкой опасности не оставляют меня? Я опять остановился и, словно для того, чтобы стать невидимым и уберечь себя от беды, прижался к стене на мгновенье. Опомнившись, я пошел дальше, но вдруг снова остановился, охваченный внезапной тревогой. Что будет с Думчевым завтра, когда он выйдет на улицу и весь мир, своеобразный, новый для него мир, глянет ему в глаза?

Ведь вот я всего два дня пробыл в Стране Дремучих

Трав, но не могу привыкнуть к тому, что вернулся. Не могу привыкнуть к тихому городку. И трудно понять, что вот здесь, за окнами, спят крепким, спокойным сном люди.

Что же будет с Думчевым?