В Стране Дремучих Трав

Под августовским еще жарким солнцем горят огненно-красные настурции в низеньких глиняных кувшинах. К жердочкам, прибитым к столам, привязаны готовые букеты цветов, обрамленные обязательным узорчатым папоротником. Из каждого букета смотрят и гордятся своими пунцовыми, малиновыми и оранжевыми окрасками георгины. Безмятежно стоят в ведрах астры, холодные и гордые. Но пытаются спрятаться в букете и стать незаметными беленькие шарики жемчужин. Напрасно. Они видны и придают ласковость и скромную, прелесть букету.

Цветы августа! Как ваша окраска ярка, сильна и разнообразна! Но скоро осень. Дождь… Желтое увядание…

И вот тут, в эту минуту, на этой площадке, у этих корзин с цветами, я вдруг вспомнил живой огонь тех, иных красок, живущих, как музыка, своей все новой и новой жизнью.

Страна Дремучих Трав!.. Я стоял там, ждал. Вот-вот раскроются ворота в заборе из надкрыльев медного жука! А предо мной — не забор, а гигантский театральный занавес, горящий, блещущий совсем незнакомыми мне красками.

Да! Какая же тайна скрыта в силе, яркости, причудливости и разнообразии тех красок?

И почему же Думчев говорил, что эти краски вечны и не померкнут? Никогда! Что это, чудачество? Бред?

А что, если… что, если здесь скрывается какое-то открытие? Ведь может быть… может быть… Как знать.

Кто разъяснит? Кого спросить?..

А не обратиться ли мне к Калганову? Он физик. Проблемы света, цвета и красок — его область. О нем я часто читал в наших газетах.

Да! Сегодня же, сегодня же, если успею, пойду в институт к Калганову. После репетиции. Успею ли?

На репетиции в темном зрительном зале, за режиссерским столиком, над которым торит одинокая лампа под темным абажуром, в спокойной, чуть-чуть жесткой тишине, слегка нарушаемой репликами актеров на сцене, тут, на этой репетиции, глядя, как осветители подбирали цвет софитов и освещали декорации, я снова вспомнил Думчева: «Ах, эта мертвая зелень луга, нарисованная на фанере и картоне, когда в музыке звучит живая природа весны!»

Как же понять Думчева?

Репетиция кончилась в четыре часа дня. Успею! Да! Да, успею зайти к Калганову!

Глава 69 В КАБИНЕТЕ УЧЕНОГО

Наши московские крестьяне, как свидетельствуют судебные хроники, в одном сложном вопросе опередили науку.

Непосредственным наблюдением они самостоятельно и задолго до науки открыли факт перехода ржавчины с барбариса на злаки.

К. А. Тимирязев

Еще кипел московский день, а я уже был в кабинете физика Дмитрия Дмитриевича Калганова. Он попросил меня подождать, пока закончит беседу со своими сотрудниками. Разговор их был для меня непонятен — он касался какой-то сложной физической проблемы.

Лицо физика мне чем-то напоминало знаменитый портрет Ермолова, неустрашимого героя сражений с Наполеоном.

Но физик Калганов — не воин, а ученый и живет не в девятнадцатом веке, а в наши дни. Он не воин! Но этот жест, четкий и повелительный, эти движения без всякого оттенка суеты… Какой львиный поворот головы! Черты лица крупные, резкие, почти могучие. Голос раскатистый…

Ведь это он, физик Калганов, сразу угадав значение радиолокации, громил с нашими артиллеристами фашистских летчиков.

Он с нашими саперами наводил через Ладожское озеро «дорогу жизни».

Ученый-воин!

Я смотрел и думал: да, такой человек наведет порядок в круговороте научных проблем, проектов, замыслов и предложений — наведет добротный хозяйский порядок на своем ученом дворе.

— Хотите — верьте, хотите — нет, и посчитайте все это фантастической повестью… — так начал я свой рассказ о Думчеве, когда Калганов усадил меня в кресло рядом с собой.

Сначала он слушал меня с каким-то свирепым добродушием. Но когда я заговорил о ярмарке, где давным-давно Думчев показал свой первый полет, а предприимчивый купец за показ смертельного номера считал пятачки, глаза Калганова заблестели, он резко отвернулся от меня и стал было рассматривать что-то в вечернем окне, но затем вдруг ударил кулаком по столу.

— Проклятое время! — заговорил Калганов. — Сколько уничтоженных, задавленных народных талантов! Это время загнало Циолковского делать свои вычисления на чердак, втиснуло Мичурина на полнадела земли. А такие, как Думчев, остались осмеянными и стали чудаками…

Калганов умолк.

Я продолжал говорить.

Когда я начал рассказывать о том, как Думчев, которого я отыскал в Стране Дремучих Трав, упорно предлагал учиться технике у насекомых, Калганов в нетерпении встал с кресла.

— Вот как! Вот как! — повторял он.

— Вы удивляетесь? — спросил я его.