В стране моего детства

Видно и в самом деле крепко прикипела она сердцем к своему синеглазому постояльцу, потому что когда кончился срок его командировки, и он уехал на свою Магнитку, Лена неожиданно для всех сорвалась с места. Она продала дом, корову, взяла с собой сынишку и отправилась вслед за возлюбленным. Бабка была очень недовольна ее решением:

– Дуришь ты, Ленка, – говорила она, – хахаль смотался, и ты за ним вслед. Вся в тятеньку родимого… Тот тоже, как бывало, приглянется какая краля, готов был на край света бежать за ее подолом, даром, что куча робят была…

– Не тебе бы, мама, корить меня. Сама знаешь, не своей волей я за Ивана пошла. Да и много ли радости-то я от него видела?

– Ну, то другой разговор… А пошто дом продала? Отдала, почитай, что задаром. Был бы свой дом, все была бы какая-никакая опора. Захотела вернуться, вот он твой, пожалуйста, заходи и живи… А там намаешься по углам. Да и народ там известно какой: за копейку в церкви пукнет…

– Не могу я, мама, оставаться тут… В тягости я…

– Ох, Ленка, ты Ленка! – оторопев, говорила бабушка и скорбно покачивала головой. – А ты подумала, как он тебя встретит? Этого привезешь, да еще народится…

– А, где наша не пропадала! – беспечно махнула рукой Лена. – Что же ты, мама, думаешь, я так и буду всю жизнь одна, что ли? Ведь мне только тридцать лет, а сколько было, когда овдовела?

Лена уехала, и около года от нее не было никаких вестей, потом прислала письмо с адресом. Я как раз окончила среднюю школу и подала заявление в Пермское педагогическое училище, получила уведомление, что принята. До начала занятий оставалось еще недели две, и бабушка упросила меня наведаться к Лене («Там тебе до нее рукой подать!») и узнать о ее житье-бытье. Я согласилась. По Горнозаводской железной дороге я доехала до Златоуста, а там добралась и до горы Магнитной, где в партии изыскателей работала Лена.

Изыскатели жили в небольшом поселке, несколько землянок да десятка два палаток, застроившихся в ряд, составляли его единственную улицу. В конце ее, возле магазина (хотя название это мало подходило к полуразвалившейся хибаре) толпился народ. Я уже подумывала, у кого бы мне спросить о Лене, где она живет, как увидела идущую мне навстречу женщину среднего роста, плотной комплекции. Концы ее платка были завязаны под подбородком. Она шла, низко опустив голову, и, поравнявшись, лишь мельком взглянула на меня.

– Лена! – вскрикнула я, узнав в женщине нашу Лену, схватила ее за руку.

Она изумленно посмотрела на меня, точно я появилась с того света, и вдруг, обхватив меня руками, вся затряслась от рыданий…

– Нина! Да ты что? Да ты откуда?

– Повидаться приехала… А ты что, не рада?

– Да не мели-ка ты, чего не надо. Еще как рада-то, пойдем ко мне…

Она подвела меня к землянке с двухскатной, высокой крышей и сказала:

– Вот здесь мы и живем!

По широким ступеням, вырубленным в земле, мы спустились вниз и, открыв дверь, очутились в просторных сенях, куда свет проникал через окно под самой крышей. Помещение это, по словам Лены, служило конторой прорабства. Здесь по утрам собирались рабочие для получения нарядов, и здесь же оставляли они после работы инструменты: ломы, топоры, лопаты, рейки.

Грубо сколоченный стол, две скамьи, затертые до блеска, да чугунная, круглая печь – вот и все, что было в конторе. Но земляной пол был утрамбован, обмазан глиной и чисто выметен, побелены были стены, вообще, чувствовалась хозяйская рука. Елена работала в конторе по совместительству уборщицей. Сама она жила в комнатке рядом.

Едва мы открыли в комнатку дверь, как к Лене бросился Ленька, до того качавший зыбку. Зыбка висела посреди комнаты, и сидела в ней девчушка с такими же темными глазами, как у Лены.

– Мама, ну что ты так долго? – заныл, было, Ленька, но, увидев меня, замолчал.

– Поздоровайся, Леня, с гостьей! Ты что, не узнаешь Нину?

Но где ему было узнать меня, ведь мы не виделись около двух лет. Да и я бы не узнала его, повстречай на улице. Вырос-то как!

– Помощничек мой! – с гордостью поведала мне Лена и потрепала Леньку по голове.

– Да ты раздевайся, Нина… Я сейчас чайку вскипячу. Леня, принеси-ка дров, печку затопим. Что-то продрогла я. Б-р-р… Днем жарко, а вечера студеные стали.

Через несколько минут дрова уже потрескивали в печке. Лена поставила чайник, чугунок с картошкой. Привычными движениями подбелила плиту, хотя та и без того была белой, подмела веником пол. Все это она делала быстро, между делом расспрашивая меня о доме, о здоровье матери, сожалея о том, что так и не выберет времени поехать и повидаться с нею. Платок Лена сняла, и чем дольше я вглядывалась в ее лицо, тем больше узнавала прежнюю Лену. То же продолговатое лицо молочной белизны, лишь на носу проступают легкие веснушки (а когда-то Лена так воевала с ними!). Та же рыжеватая коса толщиной в руку закручена на затылке. Правда, горькие складки от крыльев носа к углам губ стали глубже, делая лицо суровее, старше. Старенькая кофта плотно облегала ее плечи и высокую грудь.

Вернулся Леня с ведерком воды и еще с порога закричал: