В стране моего детства

– Входите, сестренки! – говорила Валя, сонно потягиваясь и зевая.

Спали молодые на полу, на толстом войлоке, застланном новой простыней (еще из маминого приданного), укрывались пушистым одеялом, предназначавшимся тоже только для гостей.

Не ожидая повторного приглашения, мы мигом забирались к Вале в постель (если бы видела мама!), споря и толкаясь, чтобы быть поближе к Вале, слушали ее рассказы о том, как она жила в пансионе, как потом мать взяла ее к себе, и уже последние три года она училась в гимназии. Слово «гимназия» завораживало нас. Мы учились в обыкновенной сельской школе, о гимназии читали только в книжках детской писательницы Лидии Чарской, и гимназистки, учителя, классные дамы казались нам людьми необыкновенными. Мы тормошили Валю, требуя от нее в рассказе все новых и новых подробностей о гимназической жизни. Но Валя, похоже, не находила ничего особенного в том, что еще так недавно была гимназисткой и в том, что без разрешения классной дамы она не могла пойти к подруге на вечеринку или в кино.

– Скучно было, девочки! Я рада была, что ушла из гимназии…

– Как, ты ушла из гимназии? – мы не верили своим ушам. – И куда же ты пошла?

– В банк. У меня красивый почерк, и пишу я без ошибок.

Оказывается, в банке-то Валя и встретилась со своим суженым. Он приходил иногда оформлять какие-то платежи по делам своего отца, вот тогда-то они и познакомились.

– Пора вставать, девочки! – вскакивала первой с постели Валя и начинала причесываться.

А мы разочарованно смотрели на нее:

– Подумать только. Уйти из гимназии, променять ее на какой-то «банк».

Банк было для нас уже совсем непонятным словом. Оно у меня почему-то ассоциировалось с банкой, в которую скряги на хранение прячут деньги.

С тетей Тасей я сблизилась значительно позже, когда была уже студенткой Пермского университета, и мы с мужем, тоже студентом университета, снимали у ее сватьи комнату в одном из двух больших домов, оставшихся ей в наследство после смерти мужа-лесопромышленника. Тетя Тася жила в этом же доме с зятем своим и Валентиной. Муж Валентины, как старший сын, занимал половину верхнего этажа дома (во второй половине жил инженер с семьей), но даже эта половина составляла довольно большую квартиру. Из просторной прихожей дверь налево вела в маленькую кухню, чуть дальше по коридору была дверь в кабинет Александра Петровича, где стоял письменный стол, диван, а над ним развешаны на ковре охотничьи трофеи и два ружья. Следующая дверь из коридора вела в столовую, а напротив столовой в крохотную комнатку тети Таси, где всегда было темно, потому что окна в комнатке не было и только свет, теплящейся в углу лампадки, освещал ее. На столике под лампадкой всегда лежало Евангелие. С годами тетя Тася становилась все более набожной. Коридор упирался в дверь залы, а уже из нее был вход в спальню.

Своих детей у Валентины не было, и они взяли на воспитание из дома ребенка малыша, отец которого был неизвестен, а мать отказалась от него. Малыш был прелестный, с большими черными глазами, которые часто наполнялись слезами и становились от этого как будто еще больше. Воспитывали его строго. Валя сердилась, если я, желая утешить ребенка, брала его на руки и целовала в румяную щечку.

– Незачем баловать его! Он наказан и пусть знает за что!

Сама она уже несколько лет работала в детском саду, сначала воспитательницей (для чего ей пришлось окончить курсы по дошкольному воспитанию), а потом и заведующей. У начальства она была на хорошем счету, персонал у нее «по струнке ходил», да и с родителями детишек она умела поладить.

Александру Петровичу тоже пришлось приноровиться к обстоятельствам, теперь он сидел скромным бухгалтером в промышленном банке, через который когда-то его отец вершил свои коммерческие дела. Красивый, как и смолоду, с благородной сединой на висках он как-то потух и оживлялся только тогда, когда речь заходила о его новом увлечении – садоводстве. На небольшом участке земли за городом, где горожанам отводилась земля под огороды, он предпочел не сажать картошку, а заложил сад. Росли в саду даже яблони, что для Урала тех лет было в диковинку. А кусты малины и смородины урожайных сортов давали чуть ли не по ведру ягод с куста. Тетя Тася пудами варила летом варенье. Валентина равнодушно относилась к увлечению мужа: «Чем бы дитя ни тешилось…» Но порою ее раздражали вечные разговоры мужа о химикалиях, о садовом инвентаре и о прочих проблемах, волнующих садоводов. Раздражали и погрубевшие, почерневшие руки мужа, с черной каймой под ногтями, которые на белоснежной скатерти во время ужина казались ей особенно неприятными.

Сама Валентина берегла себя, холила. Однажды я была с нею в бане и подивилась тому, как хорошо она сохранилась. В свете маленькой коптилки, мерцавшей на окне, она сидела розовая на полке и закинутыми вверх руками отжимала волосы, напоминая мне «Вирсавию» с картины Брюллова.