В стране полумесяца (пер. Доброва)

Я спускаюсь внизъ. Японецъ сидитъ и опять пишетъ. Онъ занимался этимъ всю дорогу и приготовилъ цлую пачку писемъ для отправки изъ Константинополя домой. Пишетъ онъ чрезвычайно легко — для него положительно пустякъ исписать массу этихъ головоломныхъ японскихъ значковъ, которые выглядятъ, какъ слды птичьихъ ногъ. «Дайте мн хоть разъ прочесть то, что вы написали», говорю я. «Пожалуйста!» отвчаетъ онъ, улыбаясь, и подаетъ мн свое письмо. «Кстати, скажите мн, могу ли я употребить вотъ этотъ значекъ. Я пишу нашему министру торговли». «Конечно», говорю я, «оставьте его, онъ выглядитъ отлично. Такой значекъ не можетъ повредить ни въ коемъ случа!» «Онъ означаетъ глупость», объясняетъ мн японецъ. Тогда я призадумываюсь. Я въ состояніи лишить этого человка стипендіи, его судьба въ моихъ рукахъ, и я долженъ осмотрительно употребить свою огромную власть. Ршаюсь помочь человку однимъ взмахомъ пера, беру у него ручку и вычеркиваю значекъ. «Ай», вскрикиваетъ японецъ и вскакиваетъ съ мста. Вы зачеркнули не тотъ знакъ! Посл этого онъ садится и принимается прилежно переписывать все письмо сначала. Я тоже съ своей стороны хочу показаться прилежнымъ, сажусь и жду, пока онъ кончитъ. Я знаю, что, какъ только онъ находитъ свободную минуту, то охотно болтаетъ со мной. Онъ сейчасъ же оживляется, если можетъ кого-нибудь о чемъ-нибудь разспросить. Иногда онъ разсказываетъ о своей родин: никакая страна въ свт не будетъ въ состояніи сравниться съ Японіей, когда она разовьется! Онъ женатъ и иметъ ребенка, черезъ годъ онъ хочетъ вернуться домой; теперь ему нужно поститъ Константинополь, города Малой Азіи и Дамаскъ. Онъ очень хорошо говоритъ по-англійски и разсказываетъ очень смшные вещи; жену свою онъ зоветъ Wife in body. Въ немъ есть что-то дланное. Онъ деморализованный восточный человкъ, европейская одежда велика для него или онъ недоросъ до нея. Онъ ужасно хочетъ учиться, развиваться. «Какъ вы длаете въ Японіи вотъ то-то и то-то?» спрашиваю я иногда. «Мы, въ Японіи? Да мы длаемъ, какъ вы!» отвчаетъ онъ, «какъ можемъ мы длать это иначе? Мы развиваемся. Уже давнымъ-давно прошло то время, когда мы дйствовали по-японски!» Для него развиваться значитъ подражать по рутинно-европейскому образцу. И такой онъ ловкій, что ничему ему не трудно научиться! Его учили въ Англіи, что салфетку нельзя засовывать подъ подбородокъ, какъ это длаютъ въ Швеціи, а нужно по всмъ правиламъ раскладывать на колняхъ. Допустимъ, что это сдлано! Но тогда какъ же защитить сорочку? Напримръ, супъ, жидкость, которая страшно трудно поддается обращенію съ ложкой. Но онъ не видлъ, чтобъ кто-нибудь изъ пассажировъ пилъ супъ прямо изъ тарелки. Что же онъ длаетъ? Онъ-только закрываетъ платкомъ свою крахмальную рубашку. Онъ жалетъ турокъ, у которыхъ долженъ будетъ прослужить цлый годъ. Турокъ такъ отсталъ; прямо непріятно почему онъ ничему не хочетъ учиться! Я завожу рчь о Кита. Тутъ японецъ длается совсмъ грустнымъ и качаетъ головой. Китай тоже не воспринялъ ни капельки европейской и американской культуры. И мы оба со слезами на глазахъ говоримъ о судьб Китая. «Знаете, что я думаю», говоритъ онъ. «Китай никогда не цивилизуется!» Мн кажется, что это ужъ черезчуръ рзко и я заклинаю его не терять надежды. «Нужно только, чтобы миссіонеры еще немного поработали! Еще есть время, нужно только дйствовать осмотрительно!» «Страна разлагается», говоритъ онъ. «Я бывалъ тамъ. Мы, японцы, стараемся хотя немного обучить ихъ, но ученики ужъ слишкомъ самодовольны! Хотите врьте, хотите нтъ — во всемъ Кита вы едва ли увидите фабричную трубу. А въ глубин страны они еще до сихъ поръ разводятъ чай и рисъ тмъ же праддовскимъ способомъ, какъ и тысячу лтъ тому назадъ». «Какимъ это образомъ? Разскажите-ка мн объ этомъ!» «Ахъ, мн даже не хочется объ этомъ и говоритъ. Возьмемъ, напр., такой пустякъ, какъ заборы. До сего дня ихъ участки земли не обнесены заборами!» «Какъ же это они обходятся безъ нихъ?» «Каждый просто входить въ соглашеніе съ сосдомъ, сколько кому принадлежитъ.» Тутъ я долженъ былъ сдаться; я говорю: «Боже насъ упаси отъ такихъ порядковъ! Но въ Санъ Франциско я видлъ многихъ китайцевъ; они мн стирали блье. Мн невыносима мысль, что Зангъ-Зингъ и Тзенъ-Тзанъ такъ неминуемо должны погибнуть. У нихъ такіе добродушные глаза и такія роскошныя косы!» «Вы говорите, роскошныя косы? Ха, ха, ха! Вы ничего путнаго не можете сказать про вашихъ китайцевъ? Въ нашей стран мы уничтожили косу.» «Но все-таки они кое-чему научились въ стран янки, говорю я, чтобы подзадорить моего друга. Они меня часто надували съ бльемъ.»