В стране Радия Погодина

Попробуем теперь сообразить, что же общего в этих трех очень, конечно, разных зачинах. А общее, мне кажется, в том, что всякий раз нас встречает художник, влюбленный в жизнь: в ее запахи, краски, случайные предметы, в ее обжитые и необжитые пространства. С первого же знакомства он предлагает нам одно условие, договор: жизнь прекрасна. Не вообще жизнь, а самая что ни есть конкретная, не где-то, а здесь, не когда-то в далеком прошлом или неразличимом будущем, а сейчас. Ее не надо выдумывать, она уже есть. Ее надо только понять и почувствовать, вдохнуть носом, потрогать руками, удивиться глазами. Тогда вы увидите, что мох бывает голубоватым, а асфальт синим, и даже будничные матрацы вызовут в вас радость, ведь они жарко-красные. Тогда вы поймете, что природа живая, а речка пахнет морем. Брюзга и упорный мечтатель, до слепоты глядящие сквозь вещи в неизвестное им будущее и не замечающие красоты, разбросанной под ногами, в этом мире не приживутся. Как почувствуют они, например, вот это: "Пахнут розы. Пахнет прибой. Пахнут горы. Наверно, и небо имеет свой запах". Последняя догадка вызовет у них, скорее всего, возмущение или насмешку. А Погодин такой писатель, что у него целый рассказ смог родиться из воспоминания о запахе ружейного масла ("Зеленый попугай"). Он не торопится завлечь читателя лихим сюжетом, пока не договорится о главном. Но уж те, с кем он об этом договорится, получат сполна и захватывающие рассказы, и веселые истории, и головокружительные сказки. Потому что писатель этот до жизни жаден и к людям щедр. Противоречия в этом нет. Напротив, только так оно и бывает. Одна из любимых его героинь, Дубравка, признается: "А вы знаете, иногда я чувствую: подкатывает ко мне что-то вот сюда. Даже дышать мешает, и я всех так люблю. Готова обнять каждого, поцеловать, даже больно сделать. Тогда мне кажется, что я бы весь земной шар подняла и понесла бы его поближе к солнцу, чтобы люди согрелись и стали красивыми. Мне даже страшно делается..." Такое не только Дубравка испытывала, но и ее создатель, конечно, тоже.

Вообще отношения с земным шаром у героев Погодина очень ясные: это отношения творца и работника, которые хотят переустроить, улучшить эту жизнь собственными руками. Живо в них чувство ответственности за все, рождающееся из той же любви. Ведь настоящая любовь - всегда действие, всегда поступок. Таких деятельных, творящих людей Радий Погодин любит особенно. Потому что ими и держится свет. И здесь спрос одинаковый - что с малого, что с большого. Бывает даже, что такой творящей любви в маленьком гражданине умещается гораздо больше, чем во взрослом, если, например, этот гражданин - Гришка из рассказа "Тишина".

Гришка ни к чему не может относиться как посторонний, а поэтому для него, кажется, не существует невозможного. Его всеучастность так ошеломляет, что поначалу приехавшие в деревню взрослые городские люди Кирилл и Анатолий не могут отнестись к этому без насмешки. Гришка взялся сложить у них в доме печь. Местный печник, пользуясь всеобщей потребностью, берет втридорога, и Гришка решил обучиться его ремеслу, пользуясь подвернувшимся случаем.

" - Вот, - сказал он довольно. - Рессоры я у Никиты выпросил, у колхозного шофера. Я с ним весной блок перебирал... Колосник мне кузнец дал, дядя Егор. Я с ним прошлой осенью бороны правил. А проволоку Серега отмотал. Монтер Серега. Мы с ним проводку сегодня тянули по столбам.

- Слушай, а с председателем ты ничего не делал? - ехидно спросил Анатолий.

- А что мне с председателем делать?

- Колхозом управлять, к примеру.

- Шутите. Для этого дела мотоцикл нужен, - с завистью сказал мальчишка".

Скоро Кириллу и Анатолию стало не до шуток. Им пришлось на деле убедиться, что Гришка - человек серьезный и что великое разнообразие его деятельности совсем не миф. Заданный Гришкой темп им, не привыкшим к долгой физической работе, оказался не под силу. Но даже не эта неутомимость Гришкина была для них самым тяжким испытанием, но скорость возникновения в нем идей и тяга к их стремительной реализации. Они уже временами опасаются Гришки и стараются избегать его. Хоть бы во сне от него отдохнуть. Но то, что раз поразило воображение, способно проникать и в сны. В их снах Гришка принимает черты поистине величественные: "Они слушали, как гудят сосны, потерявшие под старость сон, как лопочет задремавший подлесок. В висках толкалась уставшая кровь. Кириллу мерещились громадные кирпичные горы, каждая величиной с Казбек; трубы всех размеров, водонапорные башни, телеграфные столбы; печи простые и доменные, города, небоскребы! И над всем этим возвышался мальчишка. Он шевелил губами и норовил обмерить весь белый свет своей веревочкой".