В стране слепых

— Ах, вот что, — Вейн пренебрежительно махнул рукой. — Только ведь, знаете, Гейзенберг был не один. Такое же мироощущение в ту эпоху мы видим у многих. В произведениях Пастернака и Ортеги, например, или у Гвардини и Хантша. Что такое импрессионизм, если не квантовая теория применительно к живописи? Или наоборот. И вспомните, что писал Лукач: к точным наукам можно подойти с позиций истории, но к истории нельзя подойти с позиций точных наук.

Ллуэлин задумчиво посмотрела на него.

— Не для того ли мы здесь собрались, чтобы решить именно эту проблему?

— Дорогая моя, — ответил Вейн, похлопывая ее по руке, — она уже решена. Представление о том, что механизм истории работает так же, как часовой механизм, давно отброшено. Бокль ошибался. Наша задача состоит в том, чтобы обнаружить в подобных представлениях слабые места. А пока… — Он пожал плечами и поставил свой пустой бокал на поднос проходившему мимо официанту. — Пока из этого может получиться несколько любопытных публикаций.

Он потянулся и взглянул на часы.

— Что ж, было весьма интересно с вами побеседовать, мистер Коллингвуд. Как-нибудь поговорим еще. А сейчас я чувствую себя после перелета, как сонная муха, и, если вы не возражаете, пойду к себе в гостиницу.

Джереми проводил его глазами.

— «Было весьма интересно со мной побеседовать», — сказал он Гвинн. — Он хотел сказать — было интересно прочесть мне лекцию.

— О, не сердитесь на него. Он хороший человек, только никак не может удержаться от того, чтобы читать лекции. Даже своим коллегам.

— Он говорил серьезно? Насчет фактов и вымысла?

Джереми допил свой мартини и озирался, не зная, куда девать бокал.

— Ну конечно. Я понимаю, это может показаться немного странным непрофессионалу… Я сказала что-нибудь смешное?

— Нет. Просто у нас «непрофессионал» — это всякий, у кого нет диплома бухгалтера-аудитора.

Ллуэлин усмехнулась.

— Ну да. Всякая группа людей делит человечество на две части. Эллины и варвары, евреи и гои, кельты и галлы. Мы, профессионалы, и вы, непрофессионалы. Но, как я и сказала, в том, что Херкимер говорил о «вымысле» и «факте», действительно есть смысл с точки зрения теории Гейзенберга. Он утверждает, что нельзя наблюдать за ходом истории так, чтобы не повлиять на то, что видишь, самим фактом наблюдения. Что мы «творим» историю, устанавливая связи между фактами.

— Но тогда как можно прогнозировать историю? Два человека могут видеть одни и те же события и представлять их себе по-разному. А если так, то как узнать, сбылся ли прогноз? Черт возьми, как вообще можно знать, что происходило в прошлом?

— Вот именно это Херкимер и хотел сказать.

— А если он не верит в то, что историю можно изучать методами точных наук, то зачем вы пригласили его участвовать в работе вашей группы?

Ллуэлин многозначительно покосилась на него.

— А он сам на этом настоял. Когда прошел слух, что я собираю такую группу, он позвонил мне и попросил его включить. Но дело не в этом. Никто из нас не верит, что какая-то кучка заговорщиков могла превратить историю в точную науку. И уж подавно — в то, что они могли направлять ход истории на протяжении последней сотни с лишним лет. Нет, это совершенно немыслимо.

— Но…

— Нет, я столь же твердо убеждена, что существует группа, которая пыталась это делать. Может быть, они даже верят, что добились успеха. Мы намерены проверить их утверждения без всякой предвзятости. И выяснить, какими мотивами может руководствоваться это так называемое Общество Бэббиджа.

— Зачем, например, они похищают людей или пытаются их убить, — сказал Джереми с большим жаром, чем хотел бы.

— Ах, да. Простите. Ведь вас это интересует не только с научной точки зрения, я совсем забыла. Согласна, нечто загадочное действительно происходит. Но поймите, существование такого тайного общества еще не доказывает, что их убеждения — не самообман, на какие бы жестокости их эти убеждения ни толкали. Слишком легко реконструировать события таким образом, чтобы доказать самому себе, что твое предсказание сбылось.

Джереми и Гвинн ушли с приема последними. В каком-то смысле они были на нем хозяевами. После того как ушел Вейн, Джереми удалось даже получить от приема удовольствие. Члены группы оказались по большей части интересными людьми. Джеф Хэмблтон, Генри Бэндмейстер, Пенни Куик — беседовать с ними было любопытно, если только не обращать внимания на их непреодолимую склонность то и дело ссылаться на авторитеты, о которых Джереми и не слыхивал. Он вынужден был признать про себя, что после разговора с Вейном обсуждать исторические события оказалось гораздо интереснее. О чем бы ни шла речь, он начинал думать, нельзя ли реконструировать события совершенно иначе и может ли одно их истолкование быть, по Вейну, истиннее другого. Если бы иногда его мысли не возвращались к самому главному — к исчезновению Денниса, Джереми мог бы сказать, что прекрасно провел вечер. Но время от времени его охватывало желание закричать во весь голос: «Мы же теряем время!»