В Стране странностей

Они должны были украшать местность. Мельница «Сокол» в Лейдене, превращенная в музей, величественна, как собор или главная крепостная башня. Она сложена из кирпича и высоко поднимается над окрестными домами, над самыми рослыми деревьями. На красноватом фоне ее стен — ослепительно белые наличники окон. Круговой балкон опоясывает башню-мельницу примерно на высоте пятого этажа. А над балконом поднимаются еще этажа четыре да почти на столько же вздымаются крылья. Люди, жившие в XVII веке, смотрели на громадину мельницу так, как мы сегодня смотрим на небоскреб.

Небоскреб XVII века — мельница-гигант.

Два этажа мельницы занимала семья мельника. В комнатах первого этажа принимали гостей, на втором были спальни с деревянными кроватями. На следующих этажах хранились зерно, мука и разные припасы. Еще выше вращались две пары жерновов, приводимые в движение зубчатыми колесами главного вала.

Время мельниц прошло. Но все же около трехсот из них еще действуют, хотя и не каждый день. Некоторые пускают только по субботам, специально для туристов. У большинства же крылья замерли неподвижно, образовав кресты, что на языке мельниц означало: «Свободна, жду работы».

Да, у мельниц есть свой язык, причем довольно сложный. Мы не сумели уяснить его суть, но узнали, что прежде с помощью мельниц передавались, например, подробные известия о приходе и уходе кораблей. Можно было даже справиться, здоров ли капитан.

Дом в футляре

Наверное, не случалось еще так, чтобы русский человек, немного оглядевшись в Голландии, не спросил бы у знакомых:

— А как бы мне побывать в Зандаме? Видите ли, там…

— Да, да, разумеется!

Ему не дадут договорить. Какой же голландец не знает, что в Зандаме работал плотником русский царь Петр Первый! Там сохранился домик, где он жил. Очень интересный домик, куда стремятся не только русские, но и другие иностранцы.

Нам посоветовали ехать в Зандам автобусом: это от Амстердама рукой подать.

Дорога пересекает равнину, ровнее которой, кажется, ничего быть не может. Маленькие ветродвигатели, всего в два человеческих роста высотой, бойко качают воду из каналов. Большие старые мельницы гордо смотрят на этих карликов с высоты своего былого величия. Почтенные, заслуженные, они отработали свое.

Впрочем, нет, вон та, на пригорке, действует. Красные и белые полотнища, натянутые на ее крыльях, ловят теплый, влажный ветер. Крылья вращаются медленно, степенно, с достоинством.

Однако и эта мельница только притворяется, будто работает. Ничего-то она не мелет, ничего не качает. Ее превратили в придорожное кафе. «Кофе готов!» — зазывает надпись на стрелке-указателе.

Какие-то господа расселись за столиками под сенью крыльев, а «мельничиха» в накрахмаленном чепце выплывает из дверей с подносом на поднятой руке. Тут же, конечно, пасутся черно-белые коровы, без которых положительно невозможно представить себе голландские луга.

Если убрать столики возле мельницы да снять мачты высоковольтной передачи, натянувшие провода над лугами, коровами и мельничными крыльями, то для съемки исторического фильма о «великом посольстве» Петра Первого никаких других изменений в пейзаже не понадобится. Ведь уже тогда под Зандамом были каналы. Мы пытались представить, как по одному из них — может быть, вот по этому или по другому, который подальше, — скользит лодка и молодой царь нетерпеливо окликает кормщика — далеко ли еще до цели?

Когда Петр отправился в Голландию, ему было двадцать пять лет. Огромный, внешне нескладный, с загрубевшими красными руками, привыкшими держать топор, он не походил ни на одного из царей и королей Европы.

И поездка его была необычной. Короли отправлялись по другим странам в окружении пышной свиты. Гремели салюты, устраивались балы и приемы. А русский царь, известив, что Москва отправляет в Европу «великое посольство», во главе его поставил своих приближенных; Лефорта, Головина и Возницына. Эти послы должны были вести все переговоры. Сам же Петр нарядился в мундир урядника Преображенского полка, велел именовать себя Петром Михайловым и запретил оказывать своей особе какие-либо почести.

Так и поехали: разодетые послы с бриллиантовыми перстнями на пальцах, в бобровых высоких шапках, в шубах, подбитых сибирскими соболями, — и долговязый царь в кафтане серого сукна, одетый так же, как и остальные волонтеры, сопровождавшие послов.

Европа быстро узнала о странной затее Петра. Но царь есть царь, раз так он решил — на то его воля. За границей наслышались уже о молодом русском монархе, о железной его воле, о победе над турками под Азовом, о том, что он своими руками строит корабли, о том, что разослал дворянских сынков по разным странам набираться уму-разуму. Наиболее дальновидные говорили, что если молодой русский царь действительно хочет поближе присмотреться к жизни своих соседей, то мундир волонтера подойдет ему больше, чем шапка Мономаха.