В стране у Карибского моря

Мы пошли дальше по берегу моря и к вечеру достигли многолюдной деревни под названием Кокобила. Со стороны берега ее, как и все другие поселения, можно было найти только по пальмам, растущим на дюне, да по нескольким лодкам, вытащенным на песок. А за дюной деревня простиралась по пологому песчаному склону вплоть до илистого берега широкой лагуны Ибан, или Эбано. Эта лагуна получила свое название от дерева ибан, одного из видов сапотовых, которое выделяет млечный сок, идущий на изготовление жевательной резины. Лагуна сообщается с устьем Рио-Негро через узкий пролив, похожий на горлышко бутылки. Я мог бы приехать оттуда на каком-нибудь каюко, однако лагунный маршрут я оставил себе на обратный путь. По ту сторону лагун, на юг и на восток, простиралась совершенно плоская местность, никакие лесные заросли не затрудняли обзор. Растительность была представлена обширными саваннами с огромными затопляемыми в половодье болотами, редкими сосняками на слегка приподнятых, более сухих участках и узкими полосками галерейных лесов вдоль рек. Таков был типичный ландшафт восточной Москитии. До самой границы с Никарагуа облик ее оставался неизменным.

Здесь каждая большая деревня имела школу. За несколько месяцев до моего приезда сюда воздушным и морским путем прибыла созданная правительством «Культурная комиссия по Москитии», которая проделала полезную работу. В Москитию приехало достаточно учителей ладино и морено, привлеченных повышенной оплатой и предоставлением широких полномочий. Однако были и подлинные энтузиасты своего дела, подобно моему другу дону Оскару из Эль-Карбона. Для них всех я был первым иностранцем, посетившим эти края, и встречали меня приветливо, даже, можно сказать, с благодарностью за то разнообразие, которое я внес в их жизнь. В Кокобиле к моим услугам также оказался просторный домик школы.

На следующее утро, когда я хотел уже уходить, в дом вошел крепко сложенный морено с небольшим прорезиненным мешком за плечами, чтобы немного отдохнуть в гостях у учителя. Это был один из тех почтальонов, которые раз в неделю выходят из Трукильо, чтобы буквально обежать все побережье Москитии. Ибо расстояние до большой деревни Кауркира у лагуны Каратаска, последнего значительного населенного пункта перед границей с Никарагуа, превышающее 250 километров, они преодолевают в зависимости от погоды за шесть или семь дней, двигаясь не только днем, но и прихватывая часть ночи. Только вышедшие из берегов реки, случается, нарушают расписание их прихода. В Гондурасе лишь морено способны на такое напряжение. Я назвал почтальону свое имя и спросил, нет ли в его мешке чего-нибудь и для меня. Этого он не мог сказать, так как был неграмотен. Почту разбирают в пунктах назначения учителя, старосты или миссионеры. Однако он согласился раскрыть мешок, и я нашел в нем все, что было адресовано мне на Туси. На редкость счастливое утро!

Впрочем, я и законным путем получил бы свою почту в этот же день. Незадолго до захода солнца я уже входил в факторию Туси, почтальон же прибыл туда еще днем. Выйдя из Кокобилы, мы двигались все тем же однообразным плоским берегом. Не прошло и двух часов, как мы достигли широкого устья Рио-Платано, или Плэнтин-ривер, то есть Банановой реки. По обе стороны реки располагались селения, и перевозчика долго искать не пришлось. Однако тут завязался жестокий спор. Видя перед собой иностранца. (а иностранцы, как известно, — богатые люди), он решил заработать сразу на несколько дней вперед и потребовал с меня ни больше ни меньше как полтора золотых песо, что соответствует доллару, или трем лемпирам в местной валюте. Пас не проявлял большой охоты поддерживать меня в этом торге. На мое счастье, вмешался один посторонний, невысокого роста, очень подвижный человек, и с его помощью плата за перевоз была назначена в умеренных пределах.

Мой спаситель оказался учителем школы, которая недавно была создана в селе, лежащем в одном дне пути от моря вверх по Рио-Платано. Он спустился по реке в Плаплаю, чтобы закупить у испанца продовольствие и другие припасы на несколько недель. Ибо немногочисленные мискито и пайя в его деревне мало что могли предложить.

— Заходите ко мне, доктор, когда поедете обратно, — сказал он. — Мы поедем с вами вверх по Рио-Платано к большим подземным порогам, о которых здесь столько рассказывают. Я сам пока еще не смог выбрать для этого времени. Это принесет пользу географии. Я ведь тоже большой друг географии!

Снова я видел перед собой энтузиаста. Итак, нужно было забраться в самые глухие уголки Гондураса, чтобы встретиться с ним! В столице с ее министерствами я ни от кого не слыхал таких речей. Я пообещал дону Родольфо Мартинесу, как назвал себя учитель, сделать все возможное, чтобы попасть к нему. И уже в седле я ломал себе голову над тем, как же мне ухитриться включить в свою программу все эти новые приглашения, которых с каждым днем становилось все больше.