В страну ледяного молчания

— Мы на восточном берегу Новой Земли.

Илляшевич приседает от испуга.

— Как на восточном? Значит голодная смерть. Нас не найдут. Ледник не сохранил наших следов.

Шмидт, окончив внимательный осмотр местности и нашей растерянной группы, усмехнулся и радостно заметил:

— Вон там направо в котловине гор озеро, а там левее — скала, где мы в первый день сушили белье.

— Правильно, ходу! — бросил Борис Громов и, увлекая нас, ритмическим шагом физкультурника побежал вожаком.

— Земля!

Без отдыха карабкаемся на скалу, сокращаем путь через трещины и наконец спускаемся в защищенную долину, срываем цветы.

Мечтательный Илляшевич набирает целый букет голубых незабудок и жадно пьет их аромат. Мы прикалываем к петличке желтый полярный мак и улыбаемся во весь рот.

— Отто Юльевич! Верблюжья гора.

Знакомыми, почти родными казались встречные скалы, долины, бухты, острова.

Остров Богатый, израненный поморскими крестами и кладбищем русских поморов, поднял на высоком выступе скалы опознавательный знак, водруженный за наше отсутствие матросами и архангельскими плотниками.

Мачты „Седова“ вызвали крики радости. В Русской гавани маленькой точкой виден мерно покачивающийся на якорях ледокол.

— Дошли… Спасены…

— И не только спасены, а сохранили запись топографической съемки местности, где кроме нас не ступала нога человека.

Мы видим белое облачко пара, взлетевшее над трубой ледокола. Вслед за ним слышим слабый гудок.

— Заметили. Хорошо бы перекусить горяченького, — нахохлившись петушком, бросил Илляшевич.

Когда подошли к берегу, шлюпка уже ожидала нас. Матросы рассказали о тревоге за судьбу нашей партии.

— Проф. Самойлович приказал снарядить поисковую партию. Завтра утром она должна была выйти на ваши розыски, — крутя „козью ножку“, тарабанил Московский. — Махорочка крепкая, кто хочет, вертите. — Небось, без табачку-то трудно было.

С борта ледокола гроздьями свесились головы:

— Вернулись…

— Смотрите, какие бледные, худые, измученные.

Мы бодро шагаем по парадному трапу, но ноги трясутся, выдают. Устали, — зачем скрывать. Глаза бегут по краснощеким лицам матросов.

— Вы за наш поход поправились, — шутит тов. Шмидт.

Кто-то принес маленькое зеркальце. Из его овала уставились на нас чужие осунувшиеся лица с выпирающими скулами. Мы с трудом узнали себя.

Сытный, двойной обед окончательно обессилил нас. Эту ночь мы заснули спокойно в натопленной каюте, на чистых простынях и даже под шерстяным одеялом.

ПРИХОД „СИБИРЯКОВА“

Утром 8 августа. Получено радио от „Сибирякова“. Капитан его, из за подводных камней, не решается подойти к берегам Новой Земли. Он просит давать протяжные гудки для ориентировки входа в Русскую гавань. По сигналам сирены ледокол „Сибиряков“, перегруженный кардифским углем, к вечеру важно вошел в защищенную гавань. Палубная команда матросов перенесла парадный трап с левого борта на правый.

— Боцман, к лебедке! Принимай трос! — закричал в рупор капитан Воронин.

— При-ча-ли-вай, — донеслось с „Сибирякова“.

Спущенные с нашего ледокола сосновые бревна смягчили удары бортов двух ледокольных броненосцев.

С палубы корабля прыгнули к нам архангельские комсомольцы.

— Товарищ Шмидт, крайком партии прислал газеты.

Раскрылись полотна страниц. Газеты, журналы мигом растащены по углам, каждому хочется поскорее узнать, что делается на Большой Земле. Любопытные собаки, перескочив через борт, понеслись к камбузу „Сибирякова“.

Мой любимый Волчок не рассчитал расстояния, прыгнул и упал в узкое ущелье между ледоколами.

— Собака за бортом!..

Сергей Журавлев бросился на помощь, он осторожно спустился на канатах к воде, сильными пальцами ухватился за шерсть утопавшей собаки и вытащил ее наверх.

— Охота за псом лазить, — говорит кто-то с „Сибирякова“.

— Каждая собака на учете, — отряхивая с себя мокрую шерсть, процедил сквозь зубы зверобой Журавлев.

Капитан Воронин, закончив обмен любезностями с прибывшим коллегой, отдал распоряжение:

— В два дня перегрузить уголь!

Матросы подхватили, вызвали кочегаров на соцсоревнование. Зашипела лебедка, заскрипели стальные канаты. Зашумели корзины, наполненные сверкающим, как алмаз, кардифом. „Седов“, подобно проголодавшемуся чудовищу, с жадностью набивал пустое чрево глубокого трюма. Топлива для второго похода нужно взять как можно больше.

…Товарищи,
Слышите?
Цифры поют:
К грядущим победам
Стройся!
Стал большевистский
Свободный труд
Делом
Добрести и геройства…

— Первая вахта погрузила:

— 170 корзинок.

— Вторая:

— 180.

— Третья:

— 200.

— Первая:

— 244.

Каждые четыре часа доска соревнования отмечала подъем.

К началу вторых суток кардиф был плотно втиснут в угольные ямы ледокола.

Полдня отдыхали матросы. Вахтенные убирали корабль, стирали пыль, мыли палубу. К вечеру, перед заходом солнца, тучи овцами разбежались по синему небу. Серое море отливало багрянцем заката. Тихими всплесками бились волны о подводные рифы Верблюжьей горы.

Наступал час разлуки. Старые зимовщики с Земли Франца-Иосифа с чемоданами в рунах переходили на „Сибирякова“.