В страну ледяного молчания

Не успел он переставить ногу, как лед у берегов раскололся я вместе с Шмидтом ушел под воду. От неожиданности мы растерялись. Отто Юльевич поплыл, барахтаясь. Ледяная вода парализовала его движения. Шмидт оттолкнулся ногами от крутизны я на спине направился обратно. Бросаем веревку, крепкие руки пловца сжали шелковый канат. Напрягаем усилия, ноги скользят к обрыву. Я бросаюсь на лед, подползаю к трещине, цепляюсь за ремни рюкзака; Борис Громов, придерживающий мои ноги, потащил наверх меня, а я — Шмидта. Образовался, так сказать, ледяной конвейер. У мокрого, продрогшего Шмидта зубы выстукивают телеграфную азбуку. Кожаная тужурка покрылась налетом льда. Мешкать нельзя. Скорей к моренам — разбивать палатку, менять белье. Под руки подхватили начальника и вскачь понеслись к моренам. На высоте 500 метров был раскинут походный шатер.

Ледяной ветер мчался с гор. Трепал палатку. Мокрое белье прилипало, студило тело.

Борис Громов, точно заправская прачка, выжимает белье с Илляшевичем. Я кипячу чай. О. Ю. Шмидт с головой залез в пуховой спальный мешок. Шелковая веревка паутиной обкрутила палатку. Белье сушится на воздухе.

Шмидт высунул бородатую голову.

— Ба, тут никак открылось северное отделение китайской прачечной, — смеясь, сказал он и снова нырнул в теплоту мешка.

Рюмка коньяку и стакан крепкого чая согрели пострадавшего.

— Залезайте греться…

Односпальная палатка с трудом вмещает четверых, согнутых в три погибели.

— В тесноте — не в обиде. Как-нибудь. Громыч, сядь-ка на меня, я согреюсь, — предлагает Шмидт корреспонденту.

Надвигалась ночь. Лучи заката падают на бивуак. Шмидт, натягивая на себя ледяное белье, отбрасывает длинную сутулую тень.

— В путь! Надо к завтрашнему дню добраться до водораздела…

Мы были удивлены решением начальника экспедиции — без отдыха, в невысохшем белье продолжать топографическую съемку.

Стало темнеть. Спустились сумерки…

Шмидт приказал всем связаться веревкой и итти за ним гуськом на расстоянии 5 метров друг от друга. Так — увереннее, смелее: в случае, если кто попадет в трещину, остальные сумеют вытащить его.

Проходим ущелье. Снега на его склонах длинными языками свисают над нами. На вершине крутит ветер, течет низовая шуршащая поземка. Километры стали длинней. Усталость тяжелым грузом влезла в заплечные мешки. После шестнадцати часов лазания по долинам, горам, ледникам организм требовал отдыха и сна.

До водораздела далеко.

Отто Юльевич предложил добраться до виднеющейся кромки и там раскинуть палатку.

Частые, глубокие трещины заставили отказаться от попытки в сумерках дойти до водораздела. Ветер отовсюду. Как быть? Где раскинуть палатку? Где посидеть, защищаясь от норд-оста, а может быть немного поспать, набрать сил для завтрашнего большого перехода до главного хребта, откуда открывается вид на Карское и Баренцово моря.

На голом месте палатку не разобьешь. Колья не выдержат натиска ветра, доходящего до 8—10 баллов. Спускаемся по южному склону к мелким моренам. Среди большого обилия мерзлых камней, могущих служить для укрепления оттяжек, раскинуть палатку невозможно: ветер. Спустились еще ниже. На рыхлом, мягком снегу палатка радостно приняла под свой брезентовый навес полярных гостей.

Вспыхнула синим пламенем карманная спиртовка. Растаявший снег закипел: по северному общежитию поплыл аромат горячего чая. Клонит ко сну. Беседа о сновидениях и теории Фрейда не клеится.

Устали… Хочется спать, но спать вчетвером в односпальной палатке можно только сидя на корточках.

— Товарищи! Предлагаю устроиться следующим образом. Ко мне в односпальный мешок впихнете Муханова, а сами залезайте в малицу, — предлагает Шмидт.

— Принято единогласно!

Отто Юльевич снял кожаную куртку и забрался в мешок. Места осталось мало. С большим трудом один из мешка, а двое извне впихивали мою тушу в спальный мешок. Повернуться невозможно. Тесно. Душно. Зато тепло! Спать! Мы обнялись и заснули.

Утром по легкой палатке застучали ледяные снежинки. Под спальным мешком оттаявший снег превратился в лужи. Сырость проникла сквозь вещи. Тело горит от студеной воды. Просыпаемся сразу…

— Ну, как поспали? — первым заговорил Шмидт.

— Немного холодно, сыровато, — ответил Громов, освобождаясь от мокрой малицы.

— В путь! — решительно перебил начальник. — На сегодня завхозом и поваром назначаю Илляшевича.

— Отто Юльевич, повар встает первым, — разнеженным голосом ответил Громов и перевернулся на другой бок…

Энергичный Илляшевич не заставил себя ждать. Зашипела спиртовка. Закипел чай. Раскрылись консервные банки.

— Пожалуйста к столу, завтрак подан…

Выпили чаю, закусили. Выглянули за полог палатки. С закрытого туманом неба шла мелкая пороша. Выпавший за ночь снег мягкой ватой устлал окрестность.

— В путь! К вечеру должны вернуться на ледокол.

— Отто Юльевич, запасов продовольствия осталось только на одну шамовку, — заметил повар и заботливо спрятал остатки скудного завтрака в мешок.

Разобрали палатку, обвязались веревкой. Снова в снежных просторах. Все бело, куда итти?