В субботу рабби остался голодным

— Пожалуй, больше не смогу, — сказал он извиняющимся тоном.

— Уже, наверное, остыл, — сказала Мириам и убрала тарелку.

Снова зазвонил телефон. Это была миссис Розофф.

— Скажите, рабби, — начала она, стараясь говорить спокойно, — я не хочу беспокоить вас в такое время, но сколько весит Тора? Ну, вы понимаете — Свиток?[11]

— Я не знаю, миссис Розофф, а что? Свитки бывают разных размеров, так что, наверное, чуть-чуть отличаются по весу. Это важно? По-моему, большинство наших Свитков весят примерно тридцать фунтов каждый, но точно я не знаю.

— Да, для меня это важно, рабби. Моего мужа на прошлой неделе уведомили, что на Йом-Кипур он удостоен почести. Он будет хагбаха, как они сказали. И я только что выяснила, что это значит. Это значит, рабби, что он должен поднять Свиток над головой, держа его за ручки. Это такую честь вы оказываете человеку, который меньше трех лет назад перенес сердечный приступ и до сих пор не выходит на улицу без пузырька с нитроглицерином? Такие у вас почести, рабби? Вы что — хотите, чтобы у моего мужа случился сердечный приступ прямо там, у алтаря?

Рабби попытался объяснить, что почести распределяются ритуальным комитетом и он уверен — они не знали о состоянии здоровья мистера Розоффа.

— Вообще-то все не так уж страшно, миссис Розофф, потому что хагбаха — это один из пары. Есть хагбаха и есть глила. Хагбаха поднимает Свиток, а глила сворачивает его и связывает. Вашему мужу достаточно только сказать, что из этих почестей он предпочитает сворачивать Свиток, и поднять его поручат другому.

— Вы не знаете моего мужа. Думаете, он признается в том, что не может поднять Свиток, после того как вы объявите, что он удостоен этой чести? Да мой великий герой скорее рискнет заработать сердечный приступ!

Рабби пообещал миссис Розофф уладить это дело и, не полагаясь на свою память, сразу же набрал номер Мортимера Шварца, президента конгрегации[12], который обычно объявлял с кафедры о почестях.

— Хорошо, что вы позвонили, рабби, — сказал тот, выслушав его. — Я сам собирался, но очень уж не хотелось беспокоить вас в такое время. Вы слышали про усилитель?

— Да, Стэнли говорил мне.

— Дело не так уж плохо, как он, наверное, вам сказал. Когда говоришь прямо в микрофон, идет такое легкое гудение, но его вполне можно устранить, снизив уровень громкости. А вот если говорить не в самый микрофон, тогда он действительно воет. Так что если вы запомните и будете говорить прямо в микрофон…

— Не уверен, что запомню, мистер Шварц, но вообще-то мне кажется, что я смогу обойтись и без микрофона.

— Я имел в виду завтрашний день. Завтра будет намного тяжелее: служба целый день, да притом на пустой желудок.

— Я уверен, что мы справимся. В зале хорошая естественная акустика.

— А что, если я раздобуду какого-нибудь техника, чтобы он занялся системой сразу после сегодняшней вечерней службы?

— Боюсь, что об этом не может быть и речи, — поспешно сказал рабби.

— Что ж, может, вы и правы. Это обойдется недешево, да и люди могут заметить, что в храме горит свет. Значит, вы согласны без микрофона?

Рабби вернулся к столу.

— Мортимер Шварц проявил заботу, — сказал он. — Несомненное влияние духа Йом-Кипура.

Он наполовину справился с жареным цыпленком, когда телефон зазвонил снова. Мириам решительно двинулась к нему, но муж отстранил ее.

— Это, наверное, меня. Похоже, я весь вечер буду разговаривать по телефону с людьми, которые не хотят меня беспокоить. — И он снял трубку.

— Рабби Смолл.

— О, рабби, как я рада, что застала вас. Это миссис Друри Линскотт. Я не принадлежу к вашей конфессии, но мы с мужем наилучшего мнения о вашем народе! Вообще-то главный помощник моего мужа — человек, которому он больше всего доверяет, — чистокровный еврей. — Она замолкла, ожидая должного выражения признательности.

— Понятно, — пробормотал рабби.

— Так вот, муж говорит, что Мортон… Это помощник моего мужа, Мортон Цолль — вы его знаете?

— Я… что-то не припоминаю.

— Прекрасный человек, действительно очень надежный. Так вот, муж утверждает, будто Мортон сказал ему, что начиная с сегодняшнего захода солнца ему нельзя ни есть, ни пить — даже воды — до завтрашнего захода солнца. Я просто не могу в это поверить! По-моему, муж что-то не так понял.

— Нет, это истинная правда, миссис Линскотт. Мы постимся от заката до заката.

— В самом деле? И все это время он не должен выполнять никакой работы?

— Совершенно верно.

— О!

Рабби подождал.

— Что ж, очень хорошо. — И она повесила трубку.

Рабби озадаченно посмотрел на телефонную трубку и тихонько положил ее на место.

— И что это было? — спросила Мириам.

Рабби пересказал ей разговор.

— Теперь я буду подходить к телефону, — заявила она. Почти тут же раздался новый звонок. Мириам отстранила мужа и сняла трубку.

— Это кантор Цимблер, — прошептала она, прикрыв трубку рукой.

— Я поговорю с ним.

Голос кантора звучал крайне возбужденно.