В субботу вечером, в воскресенье утром

При средней выработке четырех-шести изделий с сотни заготовок отработаешь свое жалованье, если выточишь тысячу четыреста деталей в день — что возможно, даже если не очень сильно напрягаться, — а если попотеть и выдать утром тысячу, после обеда можно филонить — поточить лясы с женщинами, остановиться поболтать с друзьями. Такое времяпровождение порой едва не доводило Артура до беды, как, например, несколько недель назад, когда он придавил мышь, не замеченную раскормленными фабричными кошками, и подложил ее под дрель одной из работниц, а Роббо-босс услышал истошный вопль и выскочил из своей конторки, решив, что у какой-то дурехи волосы попали в приводной ремень (по всей фабрике развешаны объявления, где большими буквами написано, что работницы должны надевать сетку на голову, но разве с женщинами можно быть в чем-нибудь уверенным?). Какова же была его радость, когда выяснилось, что весь сыр-бор разгорелся из-за дохлой мыши. Тем не менее он двинулся по проходу, выясняя, кто же все-таки придушил мышь, и, дойдя до Артура, всячески отрицавшего свою причастность к этому делу, сказал:

— Уверен, что это твоих рук дело, негодник ты этакий.

— Моих, мистер Роббо? — Артур выпрямился во весь рост с видом оскобленного достоинства. — Да у меня столько работы, от станка не отойти. К тому же я никогда не позволяю себе обидеть женщину, вы и сами это знаете. Это против моих правил.

— Ну, не знаю. — Роббо пристально посмотрел на него. — Кто-то ведь это сделал, и мне кажется, что это ты. Вот что я скажу, если меня спросить: уж больно ты смахиваешь на красного.

— А вот это уже клевета, — возмутился Артур. — Придется переговорить с моими адвокатами. Тут тысяча свидетелей найдется.

Роббо вернулся к себе в конторку, мрачно посмотрев на сидевшую внутри девицу, а заодно и на всех остальных, кому могло прийти в голову обратиться к нему за чем-нибудь в ближайшие полчаса. Артур же, как и подобало образцовому рабочему, трудился за своим станком.

Хотя четыре-шесть с сотни — норма божеская, жаловаться не приходится. Время от времени подходил нормировщик, наблюдал за твоей работой, и если понимал, что ты можешь делать сотню заготовок меньше чем за час, появлялся Роббо и заявлял, что в один прекрасный день ты получишь на шесть пенсов или шиллинг меньше. Так что если почувствовал, что над тобой нависла тень нормировщика, ты знаешь, что делать, — если, конечно, хоть какие-то мозги есть. Каждое твое движение должно быть основательным, хотя и замедляться тоже не надо — это значило бы перерезать собственное горло. Действовать следует сосредоточенно, но в то же время с точным расчетом времени. Проклинаемый всеми как злейший враг, нормировщик выглядел при этом человеком безобидным, ходил всегда немного сутулясь, в очках, курил те же сигареты, что и все, носил поверх голубого костюма в полоску коричневый служебный халат, был лыс, как шляпка гриба, и хитер, как лисица. Поговаривали, что с каждого понижения зарплаты, сделанного по его докладу, он получает комиссионные, но это, решил про себя Артур, всего лишь злостные слухи, распускаемые теми, у кого только что отняли шиллинг. Если столкнуться с нормировщиком по дороге с работы домой, он здоровался, а ты кланялся в ответ, независимо от того, обидели тебя недавно или нет. Артур всегда принимал подобные знаки внимания с подчеркнутой вежливостью, потому что когда нормировщик возникал за его спиной, тут же снижал скорость до расчетной сотни, хотя однажды, замешкавшись с выполнением дневной нормы, сработал четыреста. Как-то раз он, интереса ради, прикинул, сколько заработает, если будет как сумасшедший выдерживать эту доводящую до колик в желудке, сногсшибательную, стесывающую кожу на пальцах, презирающую любую дипломатию скорость — четыреста в неделю, — и расчеты, произведенные на полях очередного номера «Дейли мейл», показали: тридцать шесть фунтов. Чего, конечно, поклялся он себе, никогда не будет, потому что на меня накинутся, как свора собак, и уже на следующей неделе я буду корячиться за гроши. Вот он и остановился на вполне подходящих четырнадцати фунтах. Более высокий заработок означал бы, что ты просто выбрасываешь потом добытые тяжелым трудом деньги в широко распахнутые окна налогового ведомства — кормишь, как говаривала мамаша Артура, свиней вишнями, — а это тоже не в его правилах.