В субботу вечером, в воскресенье утром

— Извинись! — кричала она, едва не прижимаясь к Артуру своим раскрасневшимся от гнева лицом. — Ну же, извинись.

Зверь, поселившийся в желудке Артура, вновь разомкнул челюсти и внезапно и безжалостно, не дав себя остановить и не отступив в сторону, не предупредив о своем появлении, с угрожающим рыком выскочил у него изо рта.

Женщина была потрясена. В туманной дымке лицо ее обрело несколько более отчетливые очертания. Артуру были видны зубы в приоткрытых губах, суженные глаза, выпущенные когти. Тигрица.

Больше он не видел ничего. В последний момент, перед тем как она бросилась на него, Артур, влекомый мощным инстинктом самосохранения, собрал все свои силы и пробился сквозь толпу к входной двери, оставляя позади сцену, где смешались фарс, трагедия и нечто подобное воздаянию.

Он негромко постучал в дверь дома, где жила Бренда. Никто не откликнулся. Этого можно было ожидать. Дети спят, ее муж Джек уехал в Лонг-Итон на соревнования — собачьи и конские бега и мотоциклетные гонки — и вернется только в полдень воскресенья, а сама Бренда осталась в пабе. Сидя на крыльце перед входом, он вспомнил свой поход к ее дому: в памяти смутно шевелились картины сражений с фонарными столбами, стенами и каменными бордюрами тротуаров, столкновения с людьми, велевшими ему смотреть по сторонам и грозившими врезать, сердитые голоса и неприветливая каменная кладка домов и тротуаров.

Стояла мягкая осенняя ночь, в ветре растворялись случайные звуки — кто-то захлопнул дверь, кто-то запер оконную раму. Артур лежал поперек крыльца, стараясь держаться подальше от тротуара. Кто-то прошел мимо, напевая веселую песенку и не замечая ничего вокруг себя. Артур наполовину спал, но время от времени открывал глаза, чтобы убедиться, что улица по-прежнему на месте, и заверить себя, что он не в кровати, хотя жесткая каменная ступень была такой же круглой и мягкой, как подушка. Он испытывал чувство отрешенного блаженства, ибо отвратительные позывы к рвоте прошли, а вместе с тем в организме сохранялось достаточное количество алкоголя, чтобы испытывать одновременно душевный подъем и желание погрузиться в сон. Артур решил провести любопытный эксперимент — заговорить вслух, дабы выяснить, способен ли он услышать собственный голос. «Наплевать, наплевать, наплевать», — бормотал он в ответ на приходящие в голову вопросы, хорошо ли это — спать с женщиной, у которой есть муж и двое детей, напиваться как свинья, залив в себя семь порций джина и бессчетное количество пинт пива, скатываться с лестницы и блевать на незнакомых мужчину и женщину. Блаженство и чувство вины объединили усилия таким образом, что уже не вызывали тревоги, но просто погружали в приятное безразличие. Следующее, что он увидел, была Бренда; наклонившись, она больно упиралась негнущимися пальцами в его ребра.

— Ага! — заворчал он, уловив исходящий от нее запах дрожжей и хмеля. — Пьянствовала!

— Кто это говорит! — возмутилась она, размахивая руками так, словно привела с собой целую кучу зрителей. — Всего-то две пинты выпила и три оранжада, а он что-то там толкует о пьянке. Зато я все увидела в пабе — как ты скатился с лестницы и облевал людей.

Артур встал на ноги — твердо, с ясной головой.

— Но теперь-то, цыпленок, я в норме. Извини, что не получилось вернуться к тебе там, в пабе, право, не знаю, что со мной стряслось.

— Как-нибудь расскажу, — рассмеялась Бренда. — А сейчас не шуми, когда в дом войдем, а то дети проснутся.

Поосторожнее, сказал он себе, соседи, которым до всего есть дело, могут проболтаться Джеку. Он откинул у нее с воротника пальто прядь волос и поцеловал в шею. Бренда раздраженно обернулась:

— Неужели нельзя дождаться, пока поднимемся наверх?

— Нельзя, — с насмешливой ухмылкой признался Артур.

— Все равно придется, — сказала она, открывая перед ним дверь.

Пока Бренда возилась с замками и задвижками, Артур стоял посреди гостиной, вдыхая слабые запахи резины и машинного масла, исходящие от велосипеда Джека, прислоненного к огромному, чуть не во всю стену, посудному шкафу. Это было небольшое полутемное замкнутое пространство с его давно привычными приметами быта другого мужчины: старомодные стулья, кушетка, камин, настольные часы, тикающие на каминной полке, запах грубой оберточной бумаги и земли в цветочных горшках, обычный налет пыли, оставшаяся с зимы сажа в дымоходе, запах плесени, пропитавшей ковровые дорожки под столом и камином. Бренде эта комната известна все те семь лет, что она замужем за Джеком, и все же она не могла сродниться с ней так, как Артур за десять секунд, пока она возилась с ключами.

Он зацепился за педаль велосипеда и, вскрикнув от боли, выругал про себя Джека за дурость: зачем ставить его в таком неудобном месте?

— Ну и что он себе думает, как мне войти сюда, когда на пути торчит эта хреновина? — ухмыльнулся он. — Передай ему, что я велел на следующей же неделе переставить ее во двор, чтобы не торчала у всех на виду.