В сумерках близкой весны

– …И хорошо, что парень умер. Представляешь, как жить ему с тем, что стал бы он убийцей? Ведь реально планировал убийство своих одноклассников! Во время его остановили! В газету написали! Остерегаться таких надо! А нам как жить? Ещё подумают, что и Ян такой, и маленький Андрюша. А у Яна – Соня и Стас, а у малыша вся жизнь впереди. А кровь маньяков по генам передаются! Я в каком-то кино видела!

Анжела замерла, услышав фразу, которую тихо выговаривала Наталья, склонившись к перекошенной от неприязни Лене. Её увидели, и разговор стих.

– Ну как? – послышался заискивающий голос Натальи.

– Спит, – выдавила из себя Анжела.

– Но… Почему спит? Неужели не мог сначала повидаться со мной? Я места себе не нахожу!

– Все вопросы к лечащему врачу.

Она стремительно унеслась в гардеробную, а оттуда выскочила на улицу, тяжело дыша. Отвратительные, неприятные, глупые люди! Как очистить голову от воспоминаний? Как забыть услышанное?

– Мама! Мама!

Анжела спохватилась, она же ушла без Оли! Остановилась, поджидая её.

– Почему ты ушла? Что с папой?

– Я же сказала, что он уснул.

– Но у тебя было такое лицо!

– Устала. Пойду домой.

– А мне остаться?

– Как хочешь.

– Я бы осталась, но там Наталья… Мне её снова жаль. А я не должна жалеть! Не должна! Я решила!

Анжела печально улыбнулась. Как можно жалеть, слыша отвратительные, гадкие слова про парня, которого уже нет в живых? Для Натальи не важна его жизнь, но важна смерть, потому что он не был похож на них, Обидиных. И ей стыдно от того, что он не похож. А Ольга жалеет! Как можно жалеть?

Они медленно вышли из здания больницы, и пошли по аллее рядом.

– Ведь не страшно, что я ушла? Нет, мам?

– Конечно, нет. Там осталась его семья.

– Он проснётся, и Лена нам позвонит. Я просила её.

Анжела не отвечала. В памяти звенели слова Натальи. Они резали бритвой. До боли было жаль Марата, который обречён последние мгновения своей жизни провести с этой недалёкой женщиной. Но она одёргивала себя, жалеть нельзя, он сам во всём виноват! И мысли ходили по кругу о том, что ничего не исправишь и умерших не вернёшь. Тот неудачный поцелуй больше не горел в её мозгу. Он стёрся, будто сон, оставив после себя дымку грусти. Если бы она тогда знала… Если бы…

А солнце уже вовсю светило и пригревало, растапливая поникшие грязные сугробы. Птицы шумели, и пахло отчего-то морем. Выйдя за больничные ворота, Ольга улыбнулась и расправила плечи.

– Мам, нам надо выпить кофе, слышишь? Пошли, купим, наконец, кофеварку! А потом мы посмотрим «Блондинку в законе»! Надо забыть всё! Забыть окончательно! Он отрубил когда-то, и мы отрубим!

Анжела не отвечала. Она знала, что забыть не получится. И придётся возвращаться к этим неприятностям снова и снова.

– А Наталью надо позвать в гости. Она говорила, что хотела бы с тобой подружиться.

– Не сейчас.

– Но, мама!

– У меня слишком мало времени.

– Ты всегда так говоришь.

Никогда этого не будет! Никогда она не станет дружить с Обидиной. Даже когда Марата не станет… Но сейчас Анжеле не хотелось ссориться с дочерью.

– Мам, автобус! Может, успеем?

И они, схватившись за руки, как школьницы, бросились по тротуару к остановке. Тяжёлый старый автобус подполз гусеницей, тяжело дыша и разбрызгивая под ноги прохожим снежную грязь.

Эпилог

…Я не сохранила письмо. Слишком больно. Он прислал его по электронной почте. Расстроенный, несчастный. Не прощался, лишь объяснил. Оказывается, Аня рассказала ему. Оказывается, они были на том собрании и старательно унижали моего сына. Я рисую в голове картины этой пытки, и они меня режут, уничтожают. Невероятно больно осознавать горе моего мальчика, который совершенно ни в чём не виноват. Лишь я за всё в ответе. Я приняла решение, что обязательно рожу его.

Женя считал, что мы никогда не будем вместе, Антона не вернуть, а сам он слишком отдалился. Но надеялся. После разговора с сестрой надежда пропала. Женька сокрушался, что не отомстил за меня. Что не смог отомстить за Антона. Но кому мстить? Матери? Сестре? Лучше себя лишить жизни.

Он не думал о себе. Его потрясло то, что со мной сделали. Но думаю ли я сама об этом? Прошло много лет. Я стала другой, той наивной девочки больше нет. Я поумнела и знаю, что наивысшую боль могут доставить лишь близкие люди. Эта формула работает всегда, не даёт сбоев.

Я поддалась страху, когда решила, что умираю. Я обвинила себя в преступлении, решив, что если бы не я, то мой сын не страдал бы так сильно. Да и сына-то у меня не было бы. Преступление в чём? Родить от монстра. Но монстры лишь в моей голове. Подогреваемые страхом и близкими людьми. Ребёнок не имеет никакого отношения к человеку, от которого он произошёл. Мои собственные наблюдения. Антон был тем, кем мы воспитали его. Надо было сразу уезжать, но я надеялась, что до нас никому нет дела. А ведь так и было, просто временами люди выплёскивали свою ненависть.

Отказалась бы я от сына? Предала бы его, как писали в статье? Нет! Мне нет дела до предрассудков тех, кого я не уважаю. А двойные стандарты давно перестали меня удивлять.