Местные жители порой наблюдали на станции погрузку-выгрузку тюремных этапов. Не нарочно, а так вдруг совпадало: бежишь в сумерках на электричку, стоящую на каком-нибудь дальнем пути, и вдруг увидишь. Это случалось, потому что заключенных через Темь возили много. А выглядело так. Вооруженные краснопогонники, служащие внутренних войск, оцепляют перрон. Перрон в Теми старого образца. Спущенный вагонный трап заканчивается высоко над землей, с багажом кое-как залезешь-вылезешь. А когда этап, то на асфальт под лай собак из вагонов один за другим вываливаются зэки, держа руки на затылке. Они на полусогнутых перебегают в пятно сидящих на корточках одинаковых людей в черных шапках. Добежал – присел. Из вагона пошел следующий. Смотреть на это долго нельзя. «Проходите, проходите», – торопит зевак конвойный. Да хоть бы и не торопил, невозможно долго вынести это зрелище. И глаз не оторвать, и позабыть трудно, будто приоткрылась картина ада и выжгла клеймо на твоем беззащитном, не готовом к горькому знанию сердце.
– Двадцать лет назад этап из Мордовии везли как нелюдей, – рассказывал Бениамин Аркадьевич Цвингер водителю автобуса, ожидавшего почетных пассажиров на привокзальной площади. – Набили в вагоны, как сельдей в бочку. Вагоны перецепляли от состава к составу по ночам. Днем набитые людьми железные ящики – там же окна нельзя было открыть – отстаивались на запасных путях. Везли долго, по жаре, в духоте.
– А сейчас? – спросил водитель.
– Сейчас они в купейных вагонах едут, по собственному желанию, – ответил Бениамин Аркадьевич. И задумался, о том ли спрашивал собеседник. Ну, как ответил, так и ответил. Политзаключенных сейчас нет, а до уголовников нам дела нет.
Цвингеру оставалось немного до пятидесяти, но чувствовал он себя на тридцать пять, и если не всматриваться, так и выглядел. Седины совсем немного, лысины нет и не предвидится. Стройный, в джинсах и клетчатой рубашке, в темных очках, сидел он возле водителя на отдельном креслице, крутил в руках микрофон, предназначенный для гида, и, задрав голову, рассматривал себя в зеркале, прикрепленном у самого потолка, выше бечевки с вымпелами городов, спортивных команд, клубов и предприятий. В зеркале и без того небольшой Бениамин Аркадьевич отражался карликом с крупной головой и узенькими плечиками. Искажение его не огорчало, а смешило. Ему нравилось подвижное сиденье и главное – наличие микрофона.
Цвингер, один из трех сопредседателей темского «Мемориала», в организацию встречи бывших политзэков впрягся последним, но волок на себе всю логистическую работу, вплоть до выдачи талонов на горючее для автобусов и дополнительных одеял в профилактории, куда предстояло поселить гостей. О дополнительных одеялах он бы сам не подумал – подсказал Михаил Крайнов. Сказал, любому зэку приятно получить дополнительное одеяло, портянки, рукавицы рабочие в заначку. Ему, когда срок отбывал, одеяло даже снилось.
Михаил Филиппович Крайнов, частный предприниматель, по налоговой градации «ЧП», внезапно материализовался на орбите общественной организации «Мемориал» во время подготовки к двадцатилетию первого этапа. Единственный местный житель, отсидевший в Темском треугольнике. Уникальный человек, а с точки зрения Цвингера, персонаж неудобоваримый. Склонность все классифицировать и упорядочивать не позволяла Бениамину Аркадьевичу принять Крайнова таким, как есть, а повлиять на него, откорректировать не хватало духу. Тот вечно нарушал повестку совещаний, затягивал процесс принятия решений и уводил любое обсуждение в сторону от разумного русла.
Крайнова привлекли статьи Владимира Ванченко в «Новостях Теми». Он и пришел сначала в редакцию, а потом уж в «Мемориал». Отказался от членства, пообещал «пока присмотреться», но присматривался как-то ехидно, задавал неудобные вопросы и перетягивал на себя внимание. Обладал бешеной харизмой рассказчика каких-то невнятных историй, которые совершенно завораживали слушателей. Как-то после собрания вокруг него собралось человек пятнадцать, от студентов до ветеранов. Бениамин Аркадьевич, испытывая приступ ревности, остался послушать. И что? История про футбольный мяч, который нашелся. Потом потерялся. И слушать нечего, а эти в рот ему смотрят, вопросы задают. В приступе вдохновения Крайнов пускал в ход жесты и мимику, интонировал, озвучивая диалоги. Его спонтанные выступления почти не поддавались переложению в текстовую форму, во всяком случае, попытка взять у Крайнова интервью привела Владимира Ванченко к провалу. Не то чтоб уж совсем ничего не вышло, а вышло тускло и вяло, если сравнить с первоисточником. Два месяца сотрудничества показали: если что Крайнову в голову втемяшится, тот не отступится. Так пусть будет одеяло дополнительное каждому гостю.
Цвингер еще раз прошелся по списку текущих дел и жирнее прорисовал галочку напротив соответствующего пункта.
– И каково это? Возвращаться… – Водитель автобуса хмыкнул, покрутил головой.