В сумрачном лесу

– А почему вы удивляетесь? Кому ни рассказываю, реакция всегда одинаковая. Но про Давида, в отличие от Моисея, еще ни разу не снимали хорошего фильма, хотя он самый сложный, проработанный и завораживающий персонаж во всей Библии.

– Да нет, не в этом дело. Я просто… – Но он удержался и не стал ей говорить, что уже много ночей подряд читает псалмы. Что нечто внутри него, полное силы, но имеющее изъяны, может иметь корни в этой древней истории. – Я интересуюсь Давидом.

– Тогда вам надо было прийти вчера.

– Точно надо было?

Она с усмешкой описала, как гости входили под арку из искусственного камня, которую сторожили два гонца, одетые в королевские наряды. Они объявляли каждого гостя, а потом играли трель на своих сигнальных рожках. В фойе перебирал золотые струны арфист в ниспадающих бархатных одеждах. Лучше эту сцену поставить невозможно, как ни старайся, сказала она.

Снова посмотрев на свой телефон, она сказала, что ей правда пора идти, она опаздывает на встречу.

– Куда вы едете? – спросил Эпштейн.

– В Яффу.

– Я тоже туда. Давайте я подвезу вас на такси? Я хочу побольше услышать про фильм. – Он удержался и не спросил, почему дочь раввина, которая с иронией смотрит на любимый проект отца и, судя по всему, старается иметь с религией как можно меньше дел, вообще хочет снять фильм про Давида.

Она надела темные очки, подняла с пола свою тяжелую сумку и слегка улыбнулась чему-то за его плечом.

– Мы ведь уже знакомы, правда?

Груз с собой

Мы вышли из ресторана во Дворце нации и проехали всего десять минут, как вдруг увидели цепь зеленых армейских машин, заблокировавших дорогу. Движение в северо-западном направлении замерло, каждую машину останавливали и проверяли солдаты. Фридман переключил радио на новости, и они полились в машину с взволнованным напором. Я спросила, в чем дело, и он ответил, что это может быть что угодно: прорыв стены, опасность взрыва бомбы, террористическое нападение в городе.

Мы ползли вперед, подбираясь к началу очереди, и атмосфера с каждой минутой становилась все более зловещей. Когда мы наконец выехали вперед, двое солдат с висевшими на груди автоматами обошли наш автомобиль со всех сторон, заглядывая во все окна и под низ машины – с помощью зеркала на длинной ручке. Я не понимала ни их вопросов, ни ответов Фридмана, которые казались мне куда длиннее, чем требовалось, чтобы удовлетворить интерес этих подростков в военной форме, выполнявших приказы, которые наверняка мало что для них значили. Девочка была высокая и косолапая, она все еще боролась с прыщами, но обещала однажды стать красавицей; мальчик был коренастый, обросший волосами и заносчивый, он явно слишком интересовался властью, которую давала ему эта ситуация. Фридман и так был напряжен, а вопросы быстро стали его раздражать, и это только усилило заносчивость мальчика – мужчиной назвать его было сложно, и, возможно, в этом и состояла проблема или одна из многих проблем. Я ждала, когда Фридман задействует свои тайные связи и нас немедленно отпустят с кучей смущенных извинений. Но когда наконец он нашел свой бумажник в одном из объемистых карманов жилета, он вынул из него и протянул дрожащей правой рукой самое обычное удостоверение личности. Солдат выхватил его, быстро изучил, затем повернулся и обратился ко мне на иврите.

– Я американка.

– Что у вас с ним за дела? – Он указал на Фридмана подбородком с ямочкой, напоминавшей отпечаток пальца, в которой не росли темные и в остальном непослушные волосы.

– Дела?

– Как хорошо вы его знаете?

– Мы познакомились пару дней назад.

– Почему познакомились?

Фридман попытался вставить что-то на иврите, но солдат жестом и парой резких слов заставил его замолчать.

– Почему вы с ним познакомились? – снова требовательно спросил он.

У меня в голове вертелись разные варианты ответов. Я подумала, может, сказать ему, что Фридман мой дальний родственник и отец попросил меня с ним связаться, – эта ложь имела хоть какое-то отношение к правде.

– Побыстрее, пожалуйста.

– Он предложил мне поучаствовать в проекте, который, как он считает, может меня заинтересовать, – наконец сказала я. Этот ответ казался достаточно безобидным, пока я его не произнесла вслух.

Солдат приподнял густые брови, при этом сведя их так, что они образовали на лбу одну большую волосистую перекладину, потом пошел вокруг машины к багажнику и открыл его.

– Я не договорила, – крикнула я вслед, стараясь исправить свою ошибку и при этом сохранить иллюзию, будто мне все равно, что он думает, будто его толика власти хоть как-то на меня влияет. – Я вообще-то писатель. Я пишу романы. – Но эта фраза, как и ее смысл, показалась мне жалкой.

– Вы сами это паковали? – Он показал на чемодан с улицы Спинозы.